«Кто имеет ухо, да слышит» (Откр 13:9)
От редакции
9 мин.
* Опубликовано в «НГ-религии» 28.06.2000, № 12 (58). С. 3.
В моей христианской жизни серьезные и длительные гонения происходят не первый раз. Они были в 68—70 гг. — от домашних, в 74—77 гг. — на работе, в 83—88 гг. — от охранников госатеизма (исключение из духовной академии и невозможность служить), а потом — от своих: в 93—96 гг. — изгнание из Владимирского собора б. Сретенского монастыря и в 97—99 гг. — изгнание из церкви Успения в Печатниках, когда клирики многих, особенно московских, храмов были обмануты клеветнической пропагандой радио и газеты «Радонеж» и их же кинофальшивкой «Разоблачение». И вот теперь, почти без перерыва, гонения, судя по всему, начинаются снова.
Все это вынуждает меня в очередной раз открыто и прямо заявить о своей церковной позиции — в надежде самому быть услышанным и защитить от абсурдных обвинений многих и многих людей.
О необходимости подлинного церковного возрождения не однажды говорил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Приверженцем такого возрождения и обновления церкви, почву для которого подготовил Московский Собор 1917—1918 гг., являюсь и я. И именно такое возрождение в соответствии с церковной традицией и канонами и должно было произойти.
Но в последние годы стало ясно, что 70-летнее советское лихолетье не прошло даром — церковь была не уничтожена, но унижена и ослаблена, поэтому она оказалась отброшенной назад, на уровень проблем конца XVIII века, уже не вмещая в себя свои же достижения эпохи духовного возрождения вт. пол. XIX—нач. XX в. Ей стала ближе идеология духовного упадка — «охранительного православия» и вытекающего отсюда изоляционизма, национализма, огосударствления, бурсацкой схоластики, магического клерикализма. Также успехом стали пользоваться близкие к этому идеи пребывающей в расколе «карловацкой», или зарубежной, синодальной, «свободной» церкви, которая не только требовала прекратить обновленческую практику церковного управления с помощью нехристианской власти (что само по себе совсем не плохо), но и пропагандировала идеи церковного национализма, церковного монархизма и церковного изоляционизма. Это выражалось в жестких требованиях канонизации бывшего императора Николая II и отхода от межхристианского диалога и общения. У них это связывается и с невозможностью исправления юлианского календаря, как и вообще каких-либо улучшений, особенно в богослужебном чине и языке. Кроме того, во всем мире фундаменталистские (не путать с фундаментальными!), обрядоверные и традиционалистские (не путать с традиционными!) силы стали наступать, реагируя на вхождение человечества в новую духовную, культурно-цивилизационную и социально-экономическую эпоху, называемую сейчас некоторыми «постмодерном», «постконстантиновским временем» и даже «постхристианством».
В результате вместо борьбы со всеми осложнениями современной церковной жизни часть церковного руководства, не совладав со страхами и инерцией прошлого, стала отступать от своих же лучших намерений, представлений и принципов. Верх в Русской церкви начали брать многочисленные черносотенные и карловацко-орентированные идеологизированные организации и движения, опиравшиеся на ненаученность и другие слабости церковных неофитов (их, по оценке специалистов, в нашей церкви и сейчас не менее 70%). Сыграли свою роль также материальные нужды и интересы возрождающихся в своем имперском великолепии церковных структур. Покаяния отпадавшего от Христа и Церкви народа, а тем более — церковных коллаборационистов и конформистов, нигде не произошло, но общественный комплекс вины перед Церковью, страдавшей и мучившейся, был использован вполне, — и часто совсем не теми, кто всерьез сам страдал и мучился «даже до смерти».
В то же время еще более возросли обрядоверие, чудомания и ересемания, и это значит, что сила духа еще более умалилась. Обскурантистские тенденции не встречают более в церкви практически никакого сопротивления. Добрые, мыслящие и ответственные церковные люди спрятались, зарылись в песок — авось пронесет, мол, доживем до светлого будущего. А те, кто не выдерживает, — перестают верить в Церковь, перестают причащаться и посещать храм, или переходят в другие юрисдикции и конфессии. От таковых часто приходится слышать: «Я в церкви искал Бога, любви, мира и взаимопомощи, взаимопонимания и поддержки, а нашел обратное, все как в миру». Стоит ли тут удивляться легкой добыче иноконфессиональных миссионеров? Отсюда — лишь один шаг ко всем церковным нестроениям.
Исходя из этого, любой здравомыслящий человек не может не задать себе и другим множества недоуменных вопросов. Например, что неправославного в традиционном «чине благословения и резания колача» Сербской церкви?
Что плохого в агапах — древнехристианских «трапезах любви», ведь по канонам как раз презирающие их должны быть отлучены от церкви и лишены сана (11 правило Гангрского собора)?
Что общего между словами ап. Павла, утверждающего веру в Церковь как Столп и Утверждение Истины
(1 Тим 3:15), и требованием никогда и ничего в церкви не менять (разве только Столп спутать со столбом или даже пнем)?
Какие конкретно «принципы московской кочетковской общины» осуждаются: большая понятность и ясность языка церкви? работа с людьми и взаимопомощь не только в храме, но и на дому? длительная серьезная катехизация? верность всему православному Священному Писанию и Священному Преданию, а не только произвольно выбранным их частям?
Наконец, что это за новоявленная «ересь обновленчества и неообновленчества» и какой собор постановил, что она уже требует лишения сана и даже анафематствования?
Я могу ответственно заявить, что во всем строго придерживаюсь православной веры и традиции и, значит, всех принципиальных установлений и положений Священного Писания и Предания, писаний святых отцов и учителей церкви, соборов и авторитетных богословов (хотя различаю догматы и теологумены, т.е. саму эту веру и эти традиции и их многочисленные и разнообразные толкования, в которых могут не сходиться не только богословы, но и святые отцы, и которые поэтому не всегда для всех обязательны). Мои статьи и книги, в т.ч. катехизисы, не являются ни для кого обязательными учебниками, подобными «Катехизису» митр. Филарета или «Догматическому богословию» митр. Макария. Они вообще не претендуют быть учебниками догматики, они лишь разъясняют православную веру современным взрослым оглашаемым с учетом их менталитета или помогают сделать это современным катехизаторам, уже знающим догматику и все остальное на уровне среднего или, чаще, высшего богословского образования, для чего нами используются все авторитетные дореволюционные и современные православные пособия. Мы никому не навязываем ни общинной или братской жизни, ни особых домашних встреч или агап, хотя я лично высоко ценю эти древние традиции нашей церкви, как и традицию церковной миссии (а не контрмиссии!) и взрослой катехизации. При этом я всегда был и остаюсь открытым и решительным противником крайнего экуменизма и секуляристского модернизма, подменяющего каноническое и традиционное возрождение церкви лишь внешними псевдоцерковными реформами.
Я всегда безоговорочно крестил и готов крестить детей, которых родители и крестные готовы вырастить в вере, а также взрослых — по их вере, а не по причине прохождения у нас катехизации. Все мы всегда исповедовали принцип верности Богу и Церкви и, значит, Русской православной церкви и ее священноначалию, никогда не поддерживая никаких параллельных церковно-иерархических структур. Для себя я никогда ничего не хотел, кроме возможности в церкви учить народ исключительно в рамках пастырских даров и ответственности.
Да, я могу все это подтвердить и подписать. Но те, кто сейчас в церкви ищут не милости, а жертвы, вряд ли хотят что-либо понимать и слушать. И если так, то в нашей церкви будет продолжаться беснование, пока не придет тот примиритель, который скажет со властью всякому бесноватому: «Замолчи!» и произнесет анафему всякому духу лжи и тьмы, изгнав его вон и освободив ныне страждущих от него.
