Церковь без епископа и епископ без церкви. События в Санкт-Петербурге: вместо послесловия
Богословие и философия
23 мин.
Как уже сообщали средства массовой информации, в Вербное воскресенье с.г. в Санкт-Петербургской духовной академии произошел беспрецедентный случай. Ректор Академии еп. Тихвинский Константин в нарушение Устава духовных школ, по которому кандидат на рукоположение хиротонисуется епископом не раньше, чем его кандидатура будет утверждена Воспитательским совещанием Академии, совершил обряд ранее отложенной Воспитательским совещанием хиротонии иерод. Игнатия (Тарасова), студента III курса Академии и помощника проректора по воспитательной работе, во пресвитеры.
Хиротония была отложена в связи с тем, что, по мнению многих студентов и преподавателей, нравственные качества иерод. Игнатия делают ее канонически невозможной. Когда накануне стало известно, что хиротония все-таки состоится, епископ был предупрежден о растущем недовольстве студентов, о их несогласии с хиротонией вследствие имеющихся препятствий к рукоположению в священный сан и о том, какую реакцию может вызвать эта хиротония. Была высказана просьба об отложении хиротонии и проведении расследования относительно нравственных проступков иерод. Игнатия (Тарасова) и превышения им своих должностных полномочий.
Тем не менее, еп. Константин принял решение совершать хиротонию. После возгласа «Повелите!» студенты стали возглашать «Анаксиос!» (недостоин). «Аксиос!» (достоин) пели только находящиеся в алтаре и несколько человек из хора. Епископ приостановил хиротонию и, выйдя на амвон, заявил: «Я не Понтий Пилат, чтобы слушать толпу. Что намечено, то будет исполнено!».
Таким образом, под возгласы «Анаксиос!» обряд был завершен.
Впоследствии еп. Константин назвал поведение студентов «обычным бурсацким хулиганством», а преподаватель Академии дьякон Александр Мусин, подозреваемый в том, что именно он научил студентов петь «Анаксиос!», и студент 3 курса Андрей Пинчук были исключены из Академии.
Семен Зайденберг
ЦЕРКОВЬ БЕЗ ЕПИСКОПА И ЕПИСКОП БЕЗ ЦЕРКВИ
События в Санкт-Петербурге: вместо послесловия
Происшедшее в Санкт-Петербургской духовной академии вызывает справедливое возмущение. Однако нельзя воспринимать его просто как еще один произвол администрации и очередное пренебрежение голосом церковного народа. Все случившееся обнажает серьезнейшие экклезиологические сдвиги в нашей церкви и ставит перед ней вопросы, без скорейшего разрешения которых мы рискуем оказаться перед лицом кризиса еще более глубокого, нежели кризис последних лет, проявившийся в известных событиях в Москве, Пскове, Херсоне, Томске, Екатеринбурге и даже Алма-Ате. Все те проблемы экклезиологии, каноники и сакраментологии, которым в последнее время уделял большое внимание наш журнал, сходятся в этой единственной точке. В результате под сомнение попадает сама действительность совершающихся в нашей церкви таинств, а это уже всерьез ставит ее на грань раскола.
В самом, деле, студенты и их сторонники приводят каноны, согласно которым подобное рукоположение, совершившееся без свидетельства народа, и даже более того — вопреки ему, не может считаться действительным; об этом же свидетельствует и сам чин рукоположения. Более того, каноны также утверждают, что епископ, рукоположивший без должного исследования ставленника, на которого поступила жалоба, должен быть извержен. В этом отношении реакция епархиального руководства поражает своей антиканоничностью и жесткостью. Но был ли у него другой выход? Попробуем представить себе, что какой-нибудь из канонов этого ряда был бы применен сейчас на практике. В этом случае рукоположение было бы признано недействительным, а еп. Константин — извержен. Это, особенно последнее, маловероятно, т.к. означало бы революцию в отношениях епископата и мирян: даже самые дерзновенные люди не предполагали такого исхода дела. Представим себе, что до этого бы не дошло, и после возглашения «Анаксиос!» хиротония была бы остановлена и расследование начато. Это значило бы, что в нашей церкви в ближайшее время не состоялось бы ни одной нормальной хиротонии, т.к. в сегодняшних условиях разделения церкви на противоборствующие и часто непримиримые группировки практически невозможно было бы прийти к согласию относительно многих и многих кандидатов на рукоположение. Можно было бы даже ходить на хиротонии оппонентов большими группами и возглашать там «Анаксиос!» В этом случае церковь превратилась бы в бесчисленное количество комиссий, месяцами исследующих нравственность и чистоту веры ставленников. В результате (согласно канонам) или ставленники были бы отвергаемы, или миряне в грандиозных количествах отлучаемы (т.к. каноны, ревнующие о том, чтобы в церкви не было никаких интриг, заговоров и оговоров, предполагают соответствующую ответственность жалобщиков). Какую демонстрацию могло бы устроить, например, общество «Радонеж» при рукоположении одного из бывших алтарников о. Георгия Кочеткова («Радонеж» уже прославился организацией хулиганства в храмах), или наоборот — сколько членов его общины пришло бы возглашать «Анаксиос!», если, не дай Бог, дошло бы дело до возведения в епископскую степень архим. Тихона (Шевкунова)? Другими словами, в церковной жизни наступил бы тяжелейший кризис.
Очевидно, что каноны принимались не с целью создавать в церкви кризисы. Так может быть, раз большинство древних канонов не работает, вообще отбросить их за ненадобностью?
Чтобы понять, почему каноны, направленные на нормализацию жизни церкви, могут работать против нее, и что в этом случае делать, надо понять, о чем говорят нам эти древние каноны, что они защищают.
Таинства, совершающиеся Богом по молитве Церкви, совершаются Им в Церкви и для Церкви. Особенно это, естественно, касается таинства Служения самой Церкви, таинства Священства: «Священство совершается в Церкви и для Церкви», — пишет о. Николай Афанасьев в опубликованной выше статье, делая существенное, как мы сейчас увидим, уточнение: «т.е. в местной церкви». Соответственно, практически все церковные каноны на эту тему обеспокоены защитой именно этой реальности. Каким образом?
О. Николай Афанасьев писалСм. Протопр. Николай Афанасьев. Таинства и тайнодействия // Православная община, 1999. № 54 (6). С. 64—84., что всякое церковное литургическое таинство необходимо должно включать в себя три момента. 1. Откровение воли Божьей. В таинстве Хиротонии оно канонически (первоначально) происходит через избрание ставленника местной церковью. Такое откровение воли Божьей может действительно совершиться через избрание местной церковью только в том случае, если она является, по выражению о. Николая, «манифестацией Церкви Божьей». Это и значит, что таинство совершается для Церкви. 2. Собственно таинстводействие. Оно начинается с того, что вся местная церковь свидетельствует («повелевает») о своем избрании возгласом «Аксиос» (достоин), а предстоятель свидетельствует, что это не просто человеческий выбор: «Божественная благодать… проручествует…». После чего он призывает народ к молитве за ставленника. Таким образом, таинство совершается в Церкви. 3. Наконец, в древней церкви был еще и момент рецепции Церковью совершившегося таинства. Каждый член церкви давал ему целование мира, после чего он служил на Евхаристии в своем новом чине. Через это и происходило свидетельство того, что таинство действительно совершилось в Церкви и для Церкви: Церковь принимала новопоставленного клирика как своего служителя. В конечном счете именно этот момент в таинстве решающий, т.к. в принципе Церковь может свидетельствовать, что рукоположение совершилось в ней и для нее, даже если формально это было сделано и не по выбору местной церкви и не в ее собрании. Из истории мы знаем случаи рецепции тайных рукоположений. В конечном счете, молчаливая рецепция практически всех сегодняшних клириков РПЦ так или иначе состоялась: мы принимаем нашу иерархию, хотя часто ее поставление не выдерживает никакой канонической критики. Насколько такая рецепция по-настоящему церковна, это другой вопрос. В отношении же иерод. Игнатия (Тарасова) и такой рецепции у значительной части его местной церкви на сегодняшний день нет…
Если хоть одно из этих положений не соблюдается, таинство считается не совершившимся. Соответственно, в нормальном случае не может считаться совершившейся хиротония без избрания Церковью и молитвы Церкви. Например, по канонам, если в выборе ставленника участвует государственная власть (т.е. таинство совершается не для Церкви), или рукоположение совершается тайно (т.е. не в Церкви) и т.п., то таинство не может считаться совершившимся. Таким образом, согласно этим правилам, даже если канонический епископ формально верно совершит обряд хиротонии, таинство не считается совершившимся, если не соблюдены эти условия.
Повторим, наши древние каноны предполагают, что именно местная церковь (т.е. «народ, к которому избираемый имеет быти поставлен») и является манифестацией Церкви Божией — Единой, Святой, Соборной и Апостольской, и именно поэтому может и выбирать ставленника, и за него молиться, и о нем свидетельствовать. Теперь вернемся к печально известной петербургской истории.
Возникает вопрос: могут ли студенты и преподаватели какого-либо учебного заведения быть названными такой манифестацией Церкви? По букве канонов, скорее всего, — нет. Все эти люди — или члены определенной корпорации, или студенты, находящиеся здесь временно. Мало того, и сам епископ находится здесь временно, как и, возможно, ставленник. То есть нельзя сказать, что рукоположение происходит в местной церкви и для нее, даже если все присутствующие согласны на него. Вообще же в строгом смысле слова сейчас местной (поместной) церковью может быть названа только вся епархия, а в самом строгом смысле слова — только вся Русская Православная Церковь.
Могут ли студенты представлять всех мирян Русской церкви? Очевидно, нет. Более того, если исходить из того представления о Церкви, которое стоит за буквой и духом древних канонов, то не только рукоположение Игнатия (Тарасова), но практически все (!) современные рукоположения неканоничны и, значит, недействительны. Ведь почти все они совершались без выбора и свидетельства «народа, к которому избираемый имеет быти поставлен» и без его участия, т.е., строго говоря, «тайно». И если подвергать сомнению действительность хиротонии Игнатия (Тарасова), как того требует буква приводимых канонов, из-за того, что некие люди спели ему «Анаксиос!», то надо подвергать сомнению и те хиротонии, на которых «Аксиос» пел не народ церкви, а обычно совершенно не знающий ставленника, да часто и неверующий хор. Сколько было в нашей церкви рукоположений, на которых практически никто из участников не знал ставленника?
Почему же наша церковь пришла к этому? Почему же в истории миряне были практически отстранены от участия в совершении этого важнейшего для внутренней жизни церкви таинства? Только ли из-за антиканонических действий «епископов-клерикалов»? Парадокс в том, что это отстранение было, как это ни странно, по духу (хотя, конечно, не по букве) каноничным, т.к. было призвано защитить таинство от профанации. Ведь со временем, после того, как во времена императора Константина произошло размывание границ Церкви и падение церковного сознания верных, стали возникать обоснованные сомнения: действительно ли Божья воля открывается через собрание мирян, которое действительно все больше и больше стало превращаться именно в толпу, на которую легко влияют разного рода околоцерковные, внецерковные и даже просто антицерковные силы? Но от такой толпы таинство должно было быть защищено. Воля Божья стала открываться через тех людей, которые сохранили большую церковную ответственность, а это и был клир. В этом отношении поведение еп. Константина вполне понятно, т.к. собравшиеся в тот день в храме не были для него Церковью, а были именно толпой, почему с его точки зрения в его словах не было никакого оскорбления, — неужели никто из нас не видел в наших храмах именно толпу людей — ненаученных, легко подверженных влиянию духов и сил мира сего и обладающих церковной ответственностью в самой малой степени? Кто как не духовник ставленника может в такой ситуации свидетельствовать о его достоинстве? А он дал свое согласие на рукоположение, к тому же и находящиеся в алтаре пели «Аксиос!» Так в чем же дело?
Все бы ничего, но из такого положения епископа родилось целое богословие, утверждающее, что совершающий обряд таинства как бы «передает» ставленнику дары благодати (а не Бог дает их ему). Такие вещи, как откровение воли Божьей, молитва всей Церкви и, тем более, церковная рецепция, были прочно забыты. Народ и его молитва оказались здесь как бы и не нужны (как «не нужны» они и при преложении св. Даров во время Евхаристии). Таинство превращается уже не просто в онтологический, но почти в магический акт… Проблема остается лишь в том, что наша церковь сохранила свои древние чины, в которых зафиксировано совсем другое, более раннее понятие о совершении таинства. Но практически эта проблема почти никогда не вставала, т.к. не было того народа, который мог бы церковно заинтересованно и ответственно о совершении таинства свидетельствоватьО различии аутентичного, т.е. отраженного в богослужебных чинах, понимания таинства Священства и поздних богословских спекуляций см. в статье Виктора Зайцева о книге Н.П. Аксакова «Предание Церкви и предания школы» // Православная община. 1999. № 50 (2). С. 60—76.. (Рассказывают, что в прежние времена в той же Академии во время рукоположений студенты и преподаватели пели себе под нос вместо «Аксиос! Аксиос! Аксиос!» (Достоин! Достоин! Достоин!) «Посмотрим… Посмотрим… Посмотрим…», — что было печальным, но по крайней мере честным признанием невозможности свидетельства). Хор же послушно пел «Аксиос», символически изображая народ Божий… Настоящий ужас в том, что, судя по всему, еп. Константин был свято уверен, что именно он (а не Бог по молитве Церкви) совершает таинство («передает благодать»), и что согласие народа — лишь разрешение на совершение рукоположения, а не часть самого таинства, без которой оно может и не состояться, даже при верном совершении обряда, т.к. Бог в этом случае свободен слушать народ больше, чем епископа…
Теперь, беда в том, что после семидесяти лет рукоположений, согласованных не просто с государственной, а чаще всего с преступной и безбожной властью, многие епископы потеряли то внутреннее (и, по крайней мере по духу, каноническое) право выступать от лица Церкви, которое все-таки было у их предшественников (хотя в синодальное время и тут не все было чисто), именно поэтому и развивается сейчас как компенсация этого потерянного внутреннего права тот беспредельный внешний клерикализм, аналогов которому в Православной церкви, кажется, еще не было. Слова еп. Константина, брошенные студентам, пришедшим к нему после литургии: «Мне этот Тарасов не нужен! Впрочем, как и все вы», — прекрасно это показывают. Напротив, те, кто собрался в тот день в храме и кричал «Анаксиос!» Игнатию (Тарасову), судя по всему, толпой как раз не были, и их действия не были политикой или расправой с неугодным, но именно заботой о Церкви Христовой. Но, во-первых, практика давно на стороне епископа, а во-вторых, встает главный вопрос: на каких канонических основаниях мы можем сейчас отличить толпу от собрания церкви? Другими словами: кто может свидетельствовать о достоинстве или недостоинстве ставленника? Кто может возглашать ему «Аксиос!» или «Анаксиос!»? Все это вопросы, на которые канонического ответа сейчас нет. Рукоположение не может совершаться для Академии. Оно не может совершаться и для прихода: может ли сегодняшний приход, в котором часто даже неизвестно, кто его члены и что это значит — быть «манифестацией Церкви Божией», выбирать себе священнослужителей? Если же такой приход появится, то он должен быть признан местной церковью, и во главе его должен стоять уже не пресвитер, а епископ, со всеми вытекающими последствиями… Если же оно совершается для всей епархии, то кто может представлять всех верующих этой епархии (еп. Константин получил же свидетельство духовника, что канонических препятствий для рукоположения нет)?…
Сложность момента в том, что вступили в противоречия две исторически оправданные экклезиологии, два видения Церкви. «Епископ в церкви, и церковь в епископе», — гласит древний принцип. Повторяем, жизнь сложилась так, что реальным стало только второе, а подчас церковь и сводилась к епископу. И вот, двухтысячный год начался с того, что в Санкт-Петербурге неожиданно ожил призрак первого принципа как тень еще сохранявшегося в богослужебном чине. Как в древней сказке, если сейчас дать этому призраку выпить крови, то он грозит превратиться в принцип абсолютный и, в отместку за долгое унижение, уничтожить второй. Еще неизвестно, что хуже. Ап. Петр заповедует епископу не господствовать над церковью, и такой епископ — не епископ, но если церковь начинает господствовать над своим епископом, то также церковь ли это? Это не фантазии: в последнее время мы могли наблюдать в нашей церкви и те силы, которые успешно диктуют свою волю иерархии, и те страшные плоды, к которым это приводит. Возможно, чтобы предотвратить развитие этой тенденции, Поместный собор и заменен очередным Архиерейским. Мы наблюдаем страшную картину: епископы боятся мирянского движения, т.е. не считают свою церковь за церковь, а церковь, в свою очередь, хочет так или иначе освободиться от их подчас разрушительной власти, т.е. не считает их за своих епископов.
Очевидно, что на сегодняшний момент мы находимся в тупике. То, что произошло в Петербурге, — лишь один по чьему-то неразумию вырвавшийся на поверхность язык того пламени, которое разгорается в недрах нашей церкви. Ветхие мехи уже не выдерживают молодого вина. Что из этого может выйти, мы хорошо знаем: пропадет и то, и другоеК сожалению, реакция на петербургскую историю уже дает основания для подобных опасений. Например, в статье «Уроки петербургской Академии» («НГ-религии» 28.06.2000. С. 3) свящ. Петр Исаков пишет: «Если мы хотим исправить ошибочные или греховные поступки тиранически настроенных (а отнюдь не всех) епископов, то должно делать это совершенно анонимно (чтобы не повредить себе) и максимально публично (чтобы добиться результата)… пока нам никто ничем не обязан, то и мы взаимно свободны от ненужной и опасной жертвенности». Комментарии излишни…. Церковная жизнь может войти в страшный разворот. Уже сейчас мы находимся в тяжелейшем положении. Кто может ответить на вопрос: рукоположен ли во пресвитера иерод. Игнатий (Тарасов)? По мнению одних — да, по мнению других — нет. Церковь оказывается разделена в тех вопросах, в которых это недопустимо. Это, кстати говоря, еще одно положение, которое защищают каноны: если ты заявляешь, что ставленник недостоин, то извергнутым оказывается либо он, либо ты. Третьего не дано. (Скоро мы будем свидетелями канонизации Николая II, которое будет насилием над совестью большого числа церковных людей, и это будет еще одним разделением в тех вещах, в которых церковь разделяться не должна). Если так будет продолжаться, этот внутренний раскол может, действительно, вылиться в очередной внешний, и наша церковь получит новую незаживающую рану. Нас может ожидать, как выход из невыносимого для церковной совести положения, либо «бессмысленный и беспощадный» церковный бунт, внешняя лишь «реформа», очередной этап секуляризации, после которого вопрос о границах Церкви будет просто неактуальным, либо, как это уже и происходит в жизни многих ближних стран, пришествие нового авторитаризма, который положит конец церковному беспределу нецерковными методами. Что хуже — неизвестно.
Что же делать? Канонически выход, как нам представляется, только один. Принять новый устав РПЦ, который по возможности учитывал бы все тенденции церковной жизни, достигая разумного и возможного на сегодняшний день компромисса между ними, и служил бы преодолению внутреннего разделения. Две части церкви должны не бороться за власть в церкви, в которой, как любил повторять о. Николай Афанасьев, нет иной власти, кроме власти Любви, а помочь друг другу стать самими собойВ работах современных православных богословов неоднократно говорилось о необходимости освобождения епископата от зависимости от спекулятивной богословской «онтологической системы сакрально-священного чина» и возвращения его в общинный и экзистенциальный контекст и о том, что для этого необходимы совместные усилия всей церкви. См. например, Никос Ниссиотис. Харизматический аспект священства епископа // Православная община. 1999. № 52. С. 34—62.. Иерархия должна иметь дело не с неразумной и безответственной толпой и не с своекорыстной и агрессивной «мафией», а с народом Божьим, а для этого — поддержать стремление многих мирян стать подлинно таким народом, в ту меру, в которую это на сегодняшний день возможно. Народ Божий должен, в свою очередь, получить возможность выбирать свой клир, т.к. только через это он может обрести в церкви ответственность и поддержать иерархию в том добром, что она хочет делать. Если, как и в нашем случае, речь идет о дьяконах и пресвитерах, то это, как правило, приходское духовенство. Значит, приход должен получить право и возможность, конечно, совместно со своим епархиальным архиереем, выбирать себе клириков, а для этого он должен знать всех своих членов, ответственность которых, чтобы это было подлинно церковным действием, была бы ясно канонически определена.
Другими словами, жизнь опять показывает нам, что альтернативы возвращения к опыту и решениям Собора 1917—1918 гг., давшего пример такого «работающего» экклезиологического канонического компромисса, на сегодняшний день у нашей церкви нет. От того, все ли поймут это сейчас, зависит и ее и настоящее, и ее будущее.
[1] См. например, «НГ-религии» от 31.05.2000, 14.06.2000 и 28.06.2000.
