Мой путь к Богу и в Церковь
Свидетельство
Люди моего поколения хорошо помнят войну, вернее ее последствия: разруха, голод, плач и горе в каждой семье. Лампадка, пламя свечи у иконы, которые были в подавляющем большинстве домов той местности, где мне пришлось провести свое детство, крест с распятием на перекрестках дорог. Люди, проходящие мимо, творят крестное знамение, беззвучно, одними губами, шепчут молитву. Одним им известно, что они просят у Бога. В Западной Белоруссии моих детских лет, где, как теперь известно, каждый четвертый погиб от рук фашистов (а сколько — от рук своих палачей?), было с чем обратиться к Богу и было что у Него просить. И несмотря на голод и продолжающиеся беды, на террор Советской власти, связанный с ликвидацией народного движения, т.н. «бандитов», люди оставались тихими и приветливыми — словно в их душах теплилась лампадка надежды на Высшую защиту и избавление.
В каждом доме, где мне в силу обстоятельств приходилось бывать (просил милостыню), меня кормили, делясь последним, и рассказывали о Боге, утешали, и, провожая в дорогу, крестили вслед, говоря: «Спаси Господи!» В такое суровое время, в раннем детстве, в одной неизвестной мне белорусской семье маленькая старушка повела меня в церковь и попросила священника окрестить. Я не помню таинства крещения, не запомнил ни местность, ни церковь, ни священника, который меня крестил, и крестили ли меня вообще в этот день, но я на всю жизнь запомнил: где церковь — там добро! Эту веру в добро, в любовь я пронес через всю жизнь, даже не сознавая этого.
Потом наступило время забвения… Я был молод, здоров — церковь была мне не нужна, Бога я забыл. За это и расплатился долгими годами заточения. И там же вновь нашел Бога, пришел в церковь, теперь уже навсегда. А было это так. Жизнь гоняла меня по необъятным просторам бывшего Союза. Исколесил я от Бреста до Камчатки, жил по-всякому, нисколько не задумываясь о смысле, как перелетная птица, если не хуже, нигде не вил гнезда. В моих деяниях и воровство, и кровь, и коварство, и обман. Я никогда не сознавал, что это страшные грехи. В очередной раз садясь в тюрьму, думал: «Попался — так тебе и надо. Не зевай Фомка — на то и ярмарка».
А на той ярмарке жизни все, чем я занимался, было нормой. Все воровали, все лгали, думали одно — делали другое, вся жизнь была двойной. Иногда я сомневался в правильности этой жизни, ко мне приходили мысли, что это не так. А вот как правильно? В чем смысл жизни? — Никто мне в то время сказать этого не мог.
Любил я в молодости посещать кладбища: тишина, спокойствие — посидишь, поразмышляешь о бренности жизни. Иногда кладбище становилось для меня и местом убежища от преследователей. Рядом с кладбищем иногда была церковь. Заходил туда, вспоминая, что меня тоже когда-то крестили… а может нет? Этот вопрос стал все чаще всплывать с годами. Однако чем старше я становился, тем больше отдалялся от Церкви, тем больше накапливал грехов, доходя до крайней точки… Сознание заполнялось одной злобой, в размышлениях о прожитой жизни искал врагов и средства отмщения. Сладостно замирало сердце от картин мнимых злодеяний… Да и не мудрено: на шестом десятке лет, испробовав все, сознавая, что скоро придет конец — надо уйти, хлопнув дверью! «Кого жалеть? — думал я, — Весь мир бардак, а люди — дряни. Меня-то никто не жалел». И вот тут-то и приходили воспоминания далекого детства — старушка, что пожалела, накормила, обогрела и отвела в церковь.
Подходил конец моего последнего срока. Это вообще не самый легкий период в жизни каждого узника. Мысли метались в голове, как звери в клетке: что делать, как жить и жить ли вообще? План мести, разработанный мною давно, выполнять-не выполнять? Выполню — что это даст? Прибавит грехов в мой сосуд, который и так уже переполнен? А как же те люди, которые пострадали ни за что в годы репрессий? Почему не начинается гражданская война? Значит, месть ничего не решает? И в этот период времени мне в руки попадает Библия — от нечего делать, работы в то время не было (производство позакрывали). В общем, читаю и нахожу ответы на вопросы, мучившие меня. Углубившись в чтение, я стал замечать, что многие места для меня непонятны, а другие вообще непостижимы. Стал искать разъяснения. Слава Богу, к тому времени в «местах не столь отдаленных» разрешено было вероисповедание, закон «О свободе совести» разрешал устраивать комнаты для молитв любых конфессий. Одна такая уже существовала в колонии в бывшем здании общеобразовательной школы, а православной еще не было. Вот тогда я и вспомнил окончательно, что я православный по крещению и что мой долг и вера обязывают меня устроить место для молитв, чтения духовной литературы и т. д. Я стал искать людей, тяготеющих к православной вере, и вскоре нашел. Вместе мы добились у администрации колонии разрешения открыть комнату для православных. Связались с местной церковью и с помощью местного священника, о. Николая, устроили молельную комнату, где стали собираться для чтения Евангелия и духовной литературы, которую приносил о. Николай. Он же говорил проповеди, отвечал на наши вопросы, учил молиться. Последние два года пролетели незаметно, С верой в Бога пришло успокоение. Я нашел ответы на многие интересовавшие меня вопросы. Выходил на свободу я другим человеком. Что не удавалось сделать всей исправительной системе, сделала одна книга — Библия, истинно книга жизни.
В.Д.
Свидетельство
Крестили меня «налетом» в 5 лет. Крещение я запомнила как обычное, но страшноватое событие, и больше, до 25 лет, я в церкви не была. Вспоминаю свое первое понимание связи с Кем-то (Тем, от Кого мы зависим) — это было лет в девять, когда умер мой отец. Отец был единственным, кто мною жил и очень меня любил. Мама считала меня лишним ребенком и всячески мне об этом напоминала.
Вот тогда за мое воспитание взялся Господь. Я почти машинально замечала за собой Чей-то глаз, который за мною следил, и то укоряя, то любя, то что-то поясняя, вел меня по жизни. Был момент, мне было двенадцать лет, когда от безразличности, злобы окружающих и жестокости мамы я хотела отравиться. Я просидела пол-ночи над прощальной запиской, параллельно прожив целую жизнь, говоря с кем-то. И когда я поняла ненужность этого поступка, все улеглось, и я еще долго об этом не вспоминала.
Бог послал мне единственную подругу, с которой я дружила с детства. Она была из верующей семьи. В наших с ней разговорах мы не касались вопросов веры, просто однажды она сказала, что Бог есть, и она это знает. Своим поведением и добротой она заставляла увидеть разницу в людях верующих и неверующих.
Моя судьба была всегда трудной, мне все очень тяжело доставалось, я много болела. Лет до шестнадцати я была «гадким утенком» — меня так же клевали и обижали, поэтому радостного детства я не помню.
Но к этим годам я вдруг очень изменилась: стала симпатичной, перестала болеть, науки стали даваться легко, появился огромный творческий потенциал, много друзей, особенно много женихов (хороших).
Я все чаще вслух стала говорить: «Слава Богу», — но не всуе. Более того, если я очень серьезно, в сердце обращалась к Богу, то обязательно получала то, о чем просила.
И я это стала умом понимать, и часто вспоминала слова незнакомой женщины, которая после смерти отца сказала мне: «Вот теперь о тебе будет заботиться сам Господь — ведь ты сирота».
Я всегда знала, что не буду жить не только в отчем доме, но и в этой стране (я жила в Киргизии, в г. Фрунзе), и в двадцать четыре года переехала в очень русский город Александров Владимирской области, который еще при Иване Грозном был сильным духовным центром, Загорск от него находится в 20 мин. езды на электричке. Во мне проснулась жажда путешествий по России (это был 1985 г.), при этом особый интерес вызывала древняя храмовая архитектура. Я проехала (прошла) все Золотое кольцо. Храмы дали новые мысли и интересы. В это же время я познакомилась с семинаристом из Троице-Сергиевой лавры и, полная комсомольского задора, засыпала его вопросами. За время нашего двухгодичного общения он стал о. К. и провел много часов со мной и двумя моими подругами, отвечая на наши вопросы. Эти беседы на годы оставили след в моей душе, и когда я переехала в Питер, общения с ним мне очень не хватало. Вопросов возникало все больше, тем более, что в начале 90-го года всевозможная литература просто «рухнула» на нас, и первое, с чем я познакомилась, была теософия. Но я всю литературу привыкла читать, оценивая критически, а особенно такую. Появился большой интерес к философии. И получилось, что я одновременно стала и приходить в храм (только заходить), и «носиться» по различным курсам и школам теософско-индийских направлений. Затем появился большой интерес к истории христианства и других религий — мусульманства, иудаизма, буддизма и др.
Итогом этих поисков явилась уверенность в правильности моего выбора — православие. Все сравнения оказались подтверждением Истины. И когда я вышла из этой бури, появилась потребность жить по-христиански, исповедаться, найти пастыря. Через годы Бог послал мне такого человека — о. И. из Преображенского храма. Беседуя с ним часами, присутствуя на богослужении, читая Библию, я чувствовала, что на меня сходит такая благодать, что все в жизни происходит чудом. «Сваливались» и искушения, и очень сильные, но преодолеть их было не так сложно — все происходило по воле Божьей!
В это время люди стали тянуться ко мне с вопросами и симпатией. Вдруг я поняла, что все их проблемы — от пустоты душевной, и без Бога им не справиться. После бесед, в которых я рассказывала о своем духовном опыте, о христианстве, люди шли в церковь, менялись, решали свои вопросы значительно легче. Но сама я (поездив по святым местам) понимала, что нет у меня фундамента, на котором можно удержаться, и приводя кого-то в церковь, сама я все больше уходила в суету, все чаще стала попадать в «силки», немощь росла. А тут еще маму к себе перевезла — брат умер. Живя врозь много лет, мы стали совсем чужими, и только долг перед ней (генетический) заставлял все время о ней переживать. Но я твердо стояла на пути православном, а она на протестантском (пятидесятническом). Она стала агрессивной и нетерпимой ко всему не-пятидесятническому, а так как их каждый день учат, как нападать и что говорить, я стала понимать, что кроме выполнения христианских правил мне не хватает еще и теории. Короче говоря, я решила, что мне надо радикально подходить к религии. Целый год я думала, на какие курсы пойти учиться, но как-то все время что-то мешало этому. А тут одна из моих «крестниц» стала звать меня на оглашение, которое она сама прошла с благословения своего духовного отца. Я же видела большие хорошие перемены в ней и посему доверилась на волю Бога и пошла оглашаться. Оглашение шло через тернии, но почему-то я знала, что это надо, и думаю, все только начинается.
В.Е.
Свидетельство
Когда я пришла к Богу, я уже не помню, — вернее, не могу точно определить этот момент.
Впервые я узнала о Боге в семь лет. Тогда я жила у бабушки. У меня была подружка, ее бабушка молилась и ходила в церковь. Подружка мне и рассказала, что есть Бог. Это не подвергалось во мне сомнениям, но тогда это был Бог «карающий» (теперь я сказала бы, что это был Бог из Ветхого завета).
В церковь я тогда не ходила, близкие мои были далеки от этого. Так я и жила.
Об Иисусе узнала тоже из случайных разговоров, лет в тринадцать. Теперь я знаю, что это был пересказ отрывка из «Мастера и Маргариты».
Уже в институте я пробовала ходить в церковь. Ничего не получилось: было какое-то неприятие. Но как-то я уже молилась. Когда я поняла, что Бог мне помогает — опять же не помню.
Я очень молилась о сыне. Когда он у меня родился, я, пожалуй, окончательно уверовала в то, что Господь меня слышит, помогает, не оставляет, что все хорошее, что есть в моей жизни, послано Богом, и только благодаря Богу я и живу. Поэтому я крестила сына.
Тогда же я поняла, что нельзя жить какой-то «своей верой». Так начался мой путь в церковь. Я стала молиться каждый день, начала читать Библию, пыталась ходить в церковь. Но в Библии я не понимала ни слова, и в церкви тоже была чужая.
Примерно в это же время знакомые пригласили меня на открытую встречу, и я стала ходить с ними на оглашение. Мне приоткрылась Библия. В тот раз я не дошла до крещения, но я смогла читать Новый завет. Я плакала над страданиями Христа.
Прошло несколько лет. Те же знакомые опять пригласили меня на открытую встречу, и снова я стала ходить на оглашение. Трудно поверить, но в начале оглашения я думала, что можно не ходить в церковь, а многое в Библии вызывало у меня протест. Но надо было сделать усилие и ходить на литургию. И однажды я почувствовала, что становлюсь членом Церкви.
Благодаря оглашению Библия стала для меня наполняться живыми людьми. Было непостижимо, что они были так близки к Богу.
Сейчас я во всем стараюсь жить по совести. Кажется, я уже готова принять Крещение и идти дальше по этому пути.
Н.
