Евхаристия и единство Церкви. Дар Духа
Введение
По милости Божьей эта лекция о Евхаристии и Единстве Церкви адресована тем верующим, которые посвятили себя делу примирения христиан. Не только потому, что они часто лучше, нежели остальные христиане, осознают то, что действительно угрожает христианской жизни, но и потому, что своей молитвой и аскезой они приближают примирение, постоянно стремясь к стяжанию полноты Святого Духа, дара всеединства во Христе, исходящего от Отца.
Согласно отцам церкви, монах — это тот, кто всем своим существом отвечает на призыв к совершенству, который Христос обращает к Своим ученикам, к совершенству, которое есть не что иное, как исполнение святого Крещения. Предание Церкви не делает никаких реальных различий между крещеными. Они сами различаются по тому рвению или безразличию, с которыми отвечают на призыв Христа. Призыв же Христа — это призыв к единению с Богом и с людьми. Сначала мы рассмотрим, как отвечала на этот призыв ранняя церковь, а затем вспомним, почему это единство есть единство веры в Евхаристии, где неколебимо утверждается единственная Церковь Божия.
I. Единство в ранней церкви есть евхаристическое единство
Подвигаемые благодатью Святого Духа, первые христиане ответили на исходящий от Христа призыв к единству созиданием Церкви, которая, как это видно из Деяний апостолов, есть евхаристическое собрание. Само слово экклисИа означает «собрание в ответ на призыв».
А. Исторический аспект единства Церкви в наше время достаточно хорошо известен благодаря разнообразию имеющихся источников, особенно святоотеческих.
а) Мы знаем, что фундаментальным экклезиологическим принципом было наличие одной Евхаристии в пределах каждого крупного города Римской империи. Путешествуя, апостолы возлагали руки на старших («пресвитеров»), которые вскоре стали называться «епископами», то есть «попечителями» общины верных. Послания к Тимофею и к Титу рисуют нам отношения между апостолом и епископом, с одной стороны, и между епископом и паствой, с другой. Апостол был в постоянном передвижении. Епископ же постоянно находился на своем месте и мог рассматриваться как уполномоченный, ответственный за церковь в данном городе.
Таким образом появилось то, что принято называть «монархическим епископатом»: в одном городе один епископ председательствовал в одной евхаристической общине. В целом же собрание состояло, таким образом, из епископа, коллегии пресвитеров, коллегии дьяконов и собрания мирян, и все вместе они составляли поместную церковь. Тогда, следуя конкретному «территориальному» принципу, можно было говорить, например, о Коринфской церкви, что означало Церковь Божию, находящуюся в Коринфе, так же, как она находилась в Иерусалиме или в Риме.
Протоиерей Николай Афанасьев хорошо показал (см. «Церковь Духа Святого», Париж, 1971), что епископальная структура присутствовала в Церкви с апостольского века, что евхаристическое собрание никогда не существовало без служения председателя. «Церковная традиция с необычайным согласием утверждает, что происхождение епископата падает на апостольское время» (с. 182–183).
В послеапостольское время, как пишет тот же автор, «епископ имеется только один в местной церкви» (с. 183). Его окружали священники («пресвитеры»), чье служение не отличалось от его служения. Святой Игнатий Антиохийский свидетельствует в своих Посланиях, что епископ каждого города был окружен «пресвитериумом» и коллегией дьяконов. Связь между епископом и каждым из священников во времена первенствующей церкви была очень тесной. Когда же стали появляться приходы и монастыри, Евхаристия совершалась там от имени епископа, если последний отсутствовал.
В те ранние времена епископ обычно посылал каждому пресвитеру частицу Хлеба (fermentum), освященного за божественной Литургией, на которой он сам предстоял, чтобы пресвитер мог соединить его с приношением, предлагаемым в его приходе. Затем, всегда как символ единства, епископ посылал каждому пресвитеру полотняный «антиминс» (corporal) c подписью епископа и зашитой в нем частичкой святых мощей. Эта практика сохранилась до сих пор: приходская община всегда совершает не только Евхаристию, но и все таинства от имени епископа.
Вся сакраментальная жизнь Церкви, то есть вся жизнь Тела Христова проходила, таким образом, в единстве, о чем свидетельствовало епископское служение. Это было с самого начала, это так и сегодня. Однако не епископат является источником единства жизни во Христе. Это Отец Небесный, от Которого сходит всякий дар совершенный, дарует нам единство в Духе Святом, в «общении Святого Духа», по выражению апостола Павла. Но Он дарует нам эту благодать единства внутри епископально устроенного церковного Тела Его Сына.
По этой причине не может быть Евхаристии без епископа и собрания верующих, в котором он председательствует. Само собрание верных устрояется Духом Святым. И епископское служение дано Церкви Отцом во Святом Духе, так что оно может осуществляться в служении этого харизматического единства. Св. Игнатий подчеркивал, что никто не должен предпринимать ничего важного без епископа. И это не вопрос юридической власти. Это вопрос сакраментальный: епископ — это отец общины. Он предстоит за каждой литургией и каждым церковным актом как живая икона Христа.
б) Единственность Церкви есть историческая реальность. Развивая сказанное выше, отметим, что во все времена была лишь одна Церковь. «Единая Церковь» означает не только «объединенная церковь». Это также означает и «единственная Церковь». Таково значение греческого слова mia, употребленного в Символе веры. Известно, что слово Церковь употреблялось в единственном числе с самого начала и Самим Христом. Это относится к единственной Церкви Божьей, которая есть и в Коринфе, и в Ефесе, и в Риме. В Апокалипсисе множественное число относится к многочисленности поместных церквей и не противоречит уникальности и единственности Церкви. Также и многочисленность епископов, рассеянных по множеству городов, не противоречит единственности председательства Самого Христа, только лишь иконами Которого являются епископы в их служении.
На иконе Пятидесятницы посреди собрания апостолов расположен пустой престол, на котором невидимо и единственно председательствует Христос, исполненный Духом Отца. И никакие расколы ничего не меняют в основании единства и единственности Церкви. Также и ереси. Церковь, как и Сам Христос, неделима. Однако те или иные христиане и христианские общины включены в это уникальное единство более или менее — в зависимости от их веры, вероучения и образа жизни.
По этим причинам поместная церковь, то есть первоначально церковь города, а впоследствии диоцез, являет собой всю Церковь, Церковь в ее целостности, Церковь «кафолическую». Слово «кафолическая» означает полноту веры, учения и жизни Самого Христа, Его Церкви и каждого христианина. Каждая община, каждый крещеный человек включается в эту кафоличность, когда они приобщаются к полноте даров Отца, подаваемых Духом Святым евхаристическому собранию под председательством епископа: дар веры, дар жизни по Божьим заповедям, дар молитвы, дар братской любви, дар любви к бедным, дар церковного единомыслия. Кафолическая Церковь не есть сумма множества церквей. Она есть полнота «Того, Кто есть всё во всём». И вот этой полноты, полноты Конца времен и исполнения всех вещей во Христе, законный епископ есть свидетель, гарант и выражение.
Единство единственной Церкви Христовой есть единство образа Святой Троицы, чья живая сущность сообщается в святом Крещении. Также как каждое божественное Лицо есть Бог в полноте, так и каждая епархия есть Церковь в ее полноте. Каждое божественное Лицо находится в полном единстве с каждым другим Лицом в Троице, содержась в этом Лице без смешения с ним, в соответствии с чем отцы называли это «перихорезой» (реrichoresis) («взаимопроникновение», «взаимовмещение» (греч.) — Прим. ред.). Подобно этому и каждый диоцез, будучи сам по себе целиком кафоличен, не испытывая недостатка ни в чем, что помешало бы ему быть, поместно или территориально, всей Церковью, находится в полном единстве с любым другим диоцезом, не прибавляя и не смешивая себя с ним. Диоцезы объединяются между собой в архиепископии, митрополии и патриархаты по тому же троическому образу абсолютного различия внутри абсолютного единства.
Истинно рожденная на Пятидесятницу, Церковь получает от Отца в Духе Святом благодать быть под единым главенством Христа, таинственной иконой, а не просто представителем Которого и является каждый епископ. И Христос, «Один от Святой Троицы», дает Своему Телу, Церкви, доступ к троической жизни. Он, никогда не разлучающийся с Отцом и с Духом, по плану домостроительства «рожденный от Духа Святого», дарует благодать троической жизни, «consensuellement» (фр., буквально «согласованность» — Прим. ред. ), не только епископу, но и каждому крещеному, в общении со всеми остальными епископами и со всеми остальными крещеными. Это и есть таинство Евхаристии, которое вносит эту непреходящую жизнь Бога.
Б. Богословский аспект единства Церкви обнаруживает себя во взаимодействии Церкви и таинств.
а) Евхаристическое и экклезиологическое измерение проблемы особенно интенсивно развивалось уже в наше время. Это касается того, что мы выше сказали о роли епископа, председательствующего в любви в собрании верных, для единства Церкви. В первую очередь не как администратора институции церкви, в управлении домохозяйством Божьим, но как пастыря, приводящего свой диоцез, поместную церковь, к единству и сохраняющего ее в нем.
Действительно, «Евхаристия являет собой… таинство Церкви par excellence, таинство, в котором Церковь узнает, увековечивает себя как место и время собирания народа Божьего, как дар и посвящение народа Божьего в Тело Христово через сошествие Духа Святого», — пишет протопресвитер Борис Бобринский (Communion du Saint-Esprit, Bellefontaine, 1992, с. 442).
Именно в таинстве Евхаристии Церковь актуализируется, становится собой. Единственность Евхаристии во все времена — поскольку она никогда не повторяется — делает реальным Воплощение Слова Духом Отца и таким образом созидает Тело, обоженное Христом. Это соответствует «эпифании» Церкви, поскольку являет преображенным очам что она есть — то же самое Тело, исполненное божественной энергией. Евхаристия утверждает абсолютную включенность крещеных в себя саму через евхаристическое общение-причастие: они воцерковлены, они становятся «святыми», они обоживаются, становясь Телом и Кровью Христовыми. Как подчеркивает св.(так у автора — Прим. ред.) Николай Кавасила, верные становятся тем, чему они причащаются, они претворяются в то божественное, которое они получают, и таким образом составляют собой Церковь.
Поэтому мы не можем помыслить Церковь вне Евхаристии. Но и Евхаристию невозможно помыслить вне Церкви. Каждый, приобщающийся Телу и Крови Христовым, приобщается Церкви, которая сама и есть это Тело и эта Кровь, Церкви, которая собрана вместе в этот день и в этом месте под главенством Христа от имени епископа, соединенного с епископским собором данной страны и через это — со всеми епископами всего мира. Евхаристический процесс, если Евхаристия действительно есть таинство Церкви, есть церковный процесс. Он соответствует тому образу жизни, как утверждает св. Максим Исповедник, который дан тем, кто верует в него, через Христа: образу троической жизни.
б) Богословие таинств в свою очередь предполагает Церковь. Все таинства изначально определены своим церковным измерением. Это безусловно верно для таинства Крещения, с которого начинается воцерковление человека или, скорее, начало личности как бытия в Церкви, как «существа церковного», по выражению митрополита Иоанна (Зизиуласа). Таинства являются таинствами Церкви, поскольку они являются таинствами Христа. Это Он и всегда Он предстоит на них в любви Святого Духа в Своем собственном Теле.
По этой причине всякое участие в таинстве опирается на обетование, на акт веры во Христа и в Его Церковь. Таинства не объекты, которые раздаются индивидам. Они есть действия Христа в Его Теле, через Его Тело и для Его Тела. «Живите во Мне, и Я буду жить в вас», — вот что Он, в сущности, говорит. Крещение, а затем таинство прощения грехов, открывает для человека членство в церковном Теле или воссоединение с ним, так что он может питаться полнотой жизни и истиной, которые он там находит. Но удивительная особенность этой пищи в том, что каждый насыщается, становясь тем, что она есть, т. е. Телом и Кровью Христа. Эта пища есть слияние: верующий вливается во Христа и в Его Церковь, которые сливаются с ним. Без веры, то есть без полного доверия Христу и Его Церкви, такое слияние невозможно.
Принятие Тела и Крови Христовой в таком приобщении предполагает веру в то, что Церковь присутствует здесь во всей ее кафоличности. Принятие причастия предполагает, что каждый имеет общение с тем епископом, который сакраментально предстоит на Евхаристии или от имени которого она совершается. Когда епископ принимает такого человека в общение, он прямо или косвенно объявляет себя его епископом. И этот человек прямо или косвенно признает его как своего епископа. Вот почему причащение всегда сопровождается произнесением крещального имени верующего. Вот почему причастие не может быть дано вне этого взаимного признания, иначе возникает опасность превращения таинства в нечто, что является не причастием, а просто индивидуальным благословением вне Церкви. Вот почему такое общение не достигается без предварительной абсолютной приверженности жизни в Церкви.
Конечно, в наше время, с его встречами представителей непримиренных церквей, в эпоху, столь отличную от той, когда каждая церковь жила в изоляции, поднимается множество пастырских вопросов в связи с этим церковным требованием единства. С одной стороны, ни епископ, ни священник, ни мирянин не могут поступать по отношению к Евхаристии или любому другому таинству так, как им заблагорассудится. Эти таинства — не предметы или вещи, принадлежащие епископу или кому-либо еще: они — таинства Церкви, они — жизнь самой Церкви. Сам Христос распоряжается ими через Церковь посредством пастырского служения. Это значит, что епископ или священник не могут делать того, что делает Церковь: например, восстанавливать евхаристическое общение, зависящее от церковного согласия.
С другой стороны, евхаристическое общение предполагает согласие в вере, учении и образе жизни; в сущности, благочестивый мирянин равным образом совершает то, что делает и Церковь; когда он принимает причастие, это Церковь причащает его. Другими словами, в этом выявляется тайна Церкви как причастия-общения — это эпифания Церкви; это тайна Церкви как совершающегося воплощения Слова — это строительство Церкви; и это есть явленная икона Пресвятой Троицы. Предстоятель имеет пастырскую миссию помогать верным жить в этом согласии, обретая подобное церковное сознание. Он помогает верным подготовиться к принятию причастия в истинно церковном духе. Будучи ответственен «вязать и решить», он ответственен открыть или не открыть двери к евхаристической трапезе. В действительности, никто не может сказать, что он «отказывается от причастия». Такому человеку предстоятель должен дать понять, что он по сути находится вне общения с Церковью и показать ему путь к восстановлению этого церковного общения. В Духе Святом он должен показать ему необходимость принадлежать к конкретной общине, приходской или монастырской, с которой он будет делить ее радости и скорби. Каждый христианин находится в единстве не только со своим диоцезом, но равным образом и со своим приходом.
Конечно, в некоторых ситуациях эти апостольские требования могут быть смягчены. В некоторых ситуациях, в ситуациях настоящего мученичества, — в тюрьме, в изгнании, на одре смертельной болезни, в серьезном бедствии может практиковаться некоторая «таинственная икономия». Но все же это не может быть ни нормой, ни правом; более того, епископу или священнику тем более необходимо принимать человека в общение через пастырскую беседу, дав ему возможность подтвердить свою веру и доверие Церкви; то есть именно в пастырском общении выявляется, что причастие есть определяющий акт: я вступаю в общение с той Церковью, где я причащаюсь. Каждый должен бороться со всем тем, что может заставить Евхаристию потерять связь с Церковью, с ее верой, с ее учением, с ее образом жизни, дабы не было так, что человек, по словам св. Симеона Нового Богослова, «причащался, но не причастился».
Случай смешанных браков действительно особенно труден. Вспомним, что венчание православного с неправославным требует специального разрешения со стороны епархиального архиерея. Такой брак не есть норма. Это «икономия». И она не должна вести к конфессиональной индифферентности. Она не может оправдывать ослабления церковного измерения таинств и всей христианской жизни. Каждый из вступающих в подобный брак должен знать, к какой общине он принадлежит, где его церковь и кто его епископ. Мы должны быть равным образом открыты движению обновления, характерному для христианской веры сегодня, но и заново утверждать ценность и действенность жизни в таинствах во всей ее богословской глубине. Причащение в церкви, перед которой у тебя нет обязательств, не согласуется с подлинным смыслом Евхаристии. Однако в том случае, когда семья состоит из людей разной церковной принадлежности, всегда есть место для взаимного уважения, терпения, любви, для общего свидетельства об универсальных евангельских ценностях.
Встречи между христианами разных конфессий сегодня часты. В этом контексте участие в совершении Евхаристии без причащения есть акт аскезы. Здесь мы проявляем, в настоящем смысле этого слова, церковное сознание. Этим мы показываем, что хотим делать то, что совершает Церковь. Здесь мы также обнаруживаем другие «уровни» причастия-общения, общения в Слове, например. В действительности есть множество концентрических кругов вокруг того огненного центра, где находятся Агнец и святая Чаша. С подобного «воздержания» начинается взаимное уважение. Мы учимся слушать друг друга, слушать подчас членов и нашей собственной общины, без которых мы хотели предпринять что-то важное. Мы глубже познаем смысл того, что мы делаем, вероучения, которое мы исповедуем всем нашим умом, а иногда также учимся анализировать наш собственный образ жизни.
II. Евхаристическое общение связано с единством веры
Если евхаристическое общение отождествляется с таинством Церкви, то потому, что последнее есть собрание тех, кто имеет одну веру, одно вероучение, один образ жизни.
А. Исторически, богослужение Церкви всегда, в соответствии с изречением lex orandi est lex credendi (закон молитвы есть закон веры (лат). — Прим. ред.), было связано с исповеданием веры. Движимые Духом Святым, христиане собирались вместе только для одного: литургически исповедать свою веру в Воскресшего Христа, свою веру в Отца, Сына и Святого Духа, и в саму Церковь, которую они образуют. Главная цель христианской литургии — прославление Бога в Духе и Истине; другие аспекты богослужения, такие как интерцессио (ходатайственная молитва), вытекают из этого прославления, и все христианское богослужение в целом является просто великим возвещением веры.
а) Служение литургии само по себе есть средство обучения. По выражению одного современного богослова, оно есть богословская плоть Церкви. Оно исполнено скрытого богословия, которое становится доступным в тайне этого церковного служения под воздействием Святого Духа. Уместность каждого слова, каждого поэтического образа, а также выверенность каждого жеста и обряда, истинность символов и святых икон постоянно оживотворяются нетварными энергиями. Святой Дух есть «Дух Истины» или, как лучше перевести, «дыхание откровения» (souffle de la revelation). Начиная с Пятидесятницы, в постоянно совершающейся Пятидесятнице, Он покоится на собрании тех, кто псалмами, гимнами, процессиями, таинственными жестами и почитанием святых икон прославляют Творца неба и земли, «единородного Сына и Слово Божие» и Духа Жизни, составляя таким образом истинную Церковь Божию.
Но Святой Дух не просто покоится на собрании верных христиан. Он дает ему жизнь. Он постоянно возводит его от смерти к жизни, открывая нам неизреченные бездны сострадательной премудрости Божьей. Христианская жизнь оставляет совсем немного места для учебы — ввиду того, что Сам Отец, посредством Духа Святого, приводит тех, кто делает первые шаги в вере, к совершенному познанию Истины, то есть к полному единению с Его Сыном и Словом.
Поэтому митрополит Иоанн (Зизиулас) говорит, что «совершение таинств — и в особенности Евхаристии — более значимо, чем проповедь Слова» (Le Mystere de l’Eglise dans la tradition orthodoxe, Irenikon, 1987. № 3, с. 327). Но и сама проповедь, будучи неотъемлемым литургическим актом, должна быть харизматичной, вдохновленной Святым Духом для правильного, соответствующего апостольскому преданию истолкования слова, прочитанного и возвещенного. В любом случае, проповедь вторична по отношению к Литургии, в которой Сам Христос проповедует Себя.
Христианское апостольское вероучение одновременно возвещается, впитывается, запоминается и передается не только на божественной Литургии, или Евхаристии, но и в самом малом богослужении, в самой малой молитве Церкви. Каждая христианская молитва носит догматический характер. Лучший тому пример — молитва Господня. Ее первая часть есть настоящее богословие и призывает тех, кто последовал Христу, не иметь другого основания жизни, кроме церковного учения о божественном Отечестве, прославления Слова и царственного излияния Духа Жизни.
Христианская вера целиком строится на признании: «Верую, что Ты — Сын Божий», — так говорят в Евангелиях те, кого исцелил Христос. Это вера построена на истине, которую Сын Божий передает в Духе Святом тем, чьи страдания и несчастья Он облегчил. Цель христианской литургии — усвоение догматов через радости и печали, освещаемые в личной молитве, которая всегда есть молитва Церкви. Мы молимся за себя и за других молитвами великой церковной общины, состоящей из святых всех времен.
б) Катехизис в собственном смысле слова есть путь передачи веры, что в ранней церкви происходило внутри литургии. Литургии Великого поста и особенно Страстной субботы появились специально для научения оглашаемых. Историки христианского богослужения сообщают нам, что последние проходили систематический курс научения, сопровождающийся соответствующими молитвами. Проповедь после чтения святого Евангелия на божественной литургии до сих пор остается нормальным местом для христианского научения.
Некоторые ранние катехизические поучения дошли до нас, например, св. Кирилла Иерусалимского. Обычно они имеют указания на их место в богослужении. В наше время подобный пример мы находим у протоиерея Сергия Булгакова. Профессор догматики Свято-Сергиевского института в Париже, он всегда читал свой курс сразу после окончания Литургии. Литургия, собирание воедино в молитве всех христиан под председательством епископа есть богословское место для всякого возвещения и изъяснения веры.
Все это значит, что нужно быть действенным членом Церкви, чтобы быть способным к общению в ее истине. Первоначальное значение слова «догмат», согласно св. Василию Великому, — научение истине, преподаваемое в самом сердце Церкви. И это ни в коей мере не делает относительным учение, которое в этом случае не являлось бы истинным «для» христиан. Это лишь означает, что возвещение и восприятие учения связаны с причастием благодати Святого Духа.
Дух Святой во всей Своей полноте живет в Теле Христовом. По словам св. отцов, где Дух, там и Церковь, и где Церковь, там Дух Жизни. Точно также без благодати Святого Духа, изливаемого в литургическом собрании, христианское вероучение рискует деформироваться в метафизические концепции. Это опасность, подстерегающая всякое школьное богословие. Без присутствия Святого Духа в Церкви сама вера может превратиться в верование, даже в форму легковерия, лишенную сущностного, богословского содержания.
Каждый член литургического собрания, мирянин, совершающий святые таинства под предстоятельством епископа, имеет доступ к благодати Святого Духа и познанию неисследимой премудрости Божией. Апостол Павел говорит: мы имеем доступ к Отцу во Святом Духе
(Еф 2: 18), и еще: тайна Христова открыта… в Духе
(Еф 3: 4–5). Этот Дух проницает неисследимые глубины Божии; и этот Дух в Своей полноте обитает в Теле, которое составляют верующие во Христа и в Его Церковь.
Это сложная истина. Мы должны разделять веру Церкви для того, чтобы получить общение в одном Святом Духе, живущем в ней; но Тот же самый Святой Дух мы должны получить, чтобы исповедать истинную веру! Именно по этой причине в древние времена катехизис, в частности св. Кирилла, состоял из двух частей: «крещальный катехизис», позволяющий катехуменам вступить в общение с Церковью; и «таинствоводственный катехизис», вверяемый новокрещеным для того, чтобы они могли возрастать в вере. В любом случае ясно, что единство веры есть необходимое основание для единства в Церкви, единства в литургическом собрании, и для обретения одного Духа Святого.
В таком случае мы не можем вместе молиться и, тем более, причащаться от одной Чаши, пока мы полностью не едины в вероучении… В этом отношении Церкви свойствен максимализм. Гласом своего епископа она призывает людей к общению в полноте истины, оставив позади все частные мнения и любую индивидуалистическую форму познания. Истина, которая созидает Церковь как общение, и в особенности как евхаристическое общение, есть «истина тринитарная»: истина, исповедуемая всеми вместе. Это то, что заставляет личность расти, отбрасывая частные мнения, приходить к Слову Божьему, к единомыслию в Боге, хотя и пребывающему во множественности форм. Личность достигает этого в общении, будучи сначала обращенной к этой истине и поставив ее над своей собственной правотой.
Существует серьезная трудность в наш век, поскольку по некоторым культурным причинам мы часто смешиваем и путаем свободу и индивидуальное мнение. Настоящая свобода заключается в единодушии Троицы, таинством Которой является евхаристическое общение. В таком случае в нем обретается единство Церкви, которое связано с литургическим и вероучительным единством. В области веры мы должны совершить переход от индивидуального уровня к общинному. Этот переход совершается тогда, когда мы переходим от веры, имеющей частный характер, к вере Церкви, во что каждый сущностно входит, приобщаясь Телу и Крови Христовым. И снова ответственность епископа или священника состоит в том, чтобы помочь человеку вынести это обращение к истине, держаться всем своим существом апостольского вероучения и, следовательно, отвергать ошибочные доктрины, доктрины, несовместимые с таинственным, церковным общением и серьезно искажающие молитвенную жизнь.
Б. Место богословия в Церкви может быть выведено из богословской функции христианской литургии и того места, которое занимает катехизис в церковном богослужении.
а) Мы всегда должны помнить, что именно под давлением различных ересей, по словам св. Илария Пиктавийского, епископы были вынуждены определять и разъяснять учение Церкви на поместных и вселенских соборах. Помимо символов веры — кратких вероучительных определений, связанных с крещальным катехизисом, ранняя церковь не знала никаких систематических текстов. Но когда, например, св. Ириней Лионский писал во втором веке, необходимо было опровергнуть «лжеименный гнозис». Подобным же образом они должны были защищать веру в божественность Сына Божия, в божественность Духа Божия, в единство божественного и человеческого во Христе. Отцы вселенских соборов должны были выработать догматические выражения, соответствующие апостольской вере, такие как само слово «Троица» или именование «Богородица», дабы защитить ту веру, которая жила внутри общины.
В наши дни назначение богословия снова носит не спекулятивный, но главным образом экзегетический характер по отношению к самим верным и характер апологетический в ответ на всегда возможные догматические уклонения и нападки со стороны внешних. Таким образом то, чем заняты богословы, которые в первую очередь есть люди молитвы, члены церкви, люди, участвующие в молитве церкви, есть не более чем выражение опыта церкви. Церковь переживает свою веру, свое вероучение, свои догматы в литургии и в своих обычаях. Время от времени она должна облекать в точные формулировки тот опыт веры, который она получает от Бога, дабы осознать себя и защитить своих членов.
Так произошло, например, в XIV веке, когда св. Григорий Палама выступил в защиту «священнобезмолвствующих» с Афона, обвиненных в мессалианстве. Развив христианское учение о нетварных энергиях, учение, неявно присутствующее во всем христианском богослужении и образе жизни, он опроверг обвинение в ереси. Но он не создавал никакого нового учения и не защищал свою собственную точку зрения. Он был голосом Церкви, что впоследствии и было подтверждено Константинопольским собором.
б) Связь между богословием и Церковью выражается не только в соборном утверждении личного свидетельства какого-либо богослова. Особенно она проявляется в том, что эксплицитное богословие, в определенных обстоятельствах возникающее в апологетических целях, вскоре включается в богослужение. В Евхаристии, например, это выражается в присутствии в ее чине гимна Единородный Сыне и Никейского Символа веры. Оба этих текста имеют явно богословское содержание. Совместное пение этих догматических гимнов соединяет нас в одном утверждении единой веры Церкви и дает нам возможность причащаться от одной Чаши. Таким образом, эксплицитное богословие в свою очередь становится словом жизни. Мы не отделяем друг от друга богословие, литургию, аскетику и мистику, ибо все дары Отца Небесного причастны друг другу через Духа Святого в одном-единственном собрании Тела Христова.
в) Литургическое место эксплицитного богословия также обладает значимой наглядностью. Истинное прославление Бога предшествует совершению собственно таинства. Так, исповедание веры имеет место перед святым Крещением, перед Евхаристией (в конце литургии оглашаемых) и перед таинственным отпущением грехов. Каждый должен быть способен сказать: «Я верую», и сказать так, как говорит это Церковь, дабы обрести истинную свободу детей Божиих в Духе Святом, для Которого таинства являются каналами.
Этот подход не является лишь сохранением педагогики древнего катехизиса. Он согласуется с внутренними законами духовного познания, с мистическим богословием; только Духом Святым мы исповедуем Иисуса Христа Господом (1 Кор 12: 13), и только потому, что мы исповедуем Христа Сыном Божиим, Дух Святой дается нам в Своей полноте. Таким образом, каждый из нас имеет доступ к благодати Духа Святого в таинствах, и особенно в Евхаристии, в соответствии со своей верой… Причина этого опять-таки в том, что именно через нашу веру мы включаемся в Тело Христово, дабы получить причастие этому Телу и этой Крови, наполняясь неосязаемым Духом.
Все эти истины находят свое отражение в современной богословской мысли. Например, документ, созданный и единогласно принятый международной Комиссией по богословскому диалогу между Римско-католической и Православной церквами в г. Бари в июне 1987 года, гласит, что вера есть условие единства и общения в таинствах: «Общение в таинствах невозможно без общности в вере, как в широком смысле, так и в плане догматических формулировок» (гл. 3) (См.: «Бари, 1987 г., Новый Валаам, 1988 г., Баламанд, 1993 г. Международная смешанная богословская комиссия», с. 21. — Прим. ред.)
Заключение
Препятствия к общению в таинствах в первую очередь не канонического порядка. Даже внутри канонических границ церкви отцов отдельный человек может часто иметь искаженную веру и фактически не быть в общении с Церковью, даже если он и «родился православным»! Расхождения в вере среди различных христиан по вопросам, касающимся общения святых и учения Церкви, достаточно многочисленны…
Нам кажется, что действительно неотложная проблема лежит в плоскости катехизации, можно даже сказать евангелизации христиан. Первое, что должно быть достигнуто с ее помощью, — это лучшее участие в литургической и сакраментальной жизни и обретение церковного сознания. Каждый епископ и каждый священник хочет, чтобы верные стали настоящими со-служителями, сознательно участвующими в святых таинствах. Это желание очевидно предполагает и желание того, чтобы верные были лучше подготовлены к регулярному причастию Телу и Крови Христовым, поскольку общение в таинствах есть норма литургической жизни. В более широком плане, размышляя о всех тех христианах, которые не общаются между собой потому, что они не находятся «в общении», и о всех людях, не имеющих причастия потому, что еще не уверовали во Христа и в Его Церковь, мы должны искать пути не прозелитизма, а евангелизации, что согласно Господу и соответствует Его последней заповеди. «Горе мне, если я не проповедую Евангелие», — восклицает апостол Павел.
В этой области мы снова можем рассчитывать на вклад монашества в реализации такого общения. Монахи приняли монашество не ради себя, а ради мира, чтобы понести грехи других. Это они восходят на крест за грехи других и всего мира, они очищают церковь от инфекций или последствий разделения, от непонимания и сознания своей исключительности. Постоянное приношение, в которое они претворяют себя в слезах покаяния, в заступничестве за весь мир, приближает воссоединение, которому препятствует догматическое невежество, притязания на исключительность и теплохладность в любви ко Христу и к Его Церкви. Да соблаговолит Господь призвать множество монахов и монахинь зажечь в горниле своих сердец огонь обновления христиан, приготовляя путь к воссоединению в Его Единой Церкви!
Перевод А. Быкова, С. Зайденберга
* Митрополит Серафим (Ромул Жоантэ, Romul Joantă) родился 4 сентября 1948 г. возле Брашова (Румыния). Учился в богословских институтах в Сибиу (Румыния) и Свято-Сергиевском институте в Париже, где защитил докторскую диссертацию «Традиция исихастов и обновление монашеской жизни в Румынии», после чего преподавал (1986–1989 гг.) в этом институте. С 1990 г. — епископ Фогарашский (Румыния), с 1994 г. — митрополит Германский, исполняющий обязанности руководителя диоцеза Румынского Патриархата в Западной Европе.
В 39 номере нашего журнала напечатан его доклад Основы христианской жизни (сс. 38–61).
