Первая миссионерская «открытая» встреча
Дорогие братья и сестры! Поздравляю всех собравшихся здесь: вы знаете, что сегодня — не просто воскресенье, а Крещение Господне, или Богоявление — большой церковный праздник, который касается очень многих людей, потому что неиссякаема в нашем народе мода на святую воду. По-прежнему стоят километровые очереди, в которых можно обнаружить самых разных людей. И цели их стояния тоже самые различные.
Но вот мы с вами сегодня собрались для того, чтобы немного, но всерьез поговорить о Христианстве. Мы приглашали сюда всех желающих, интересующихся Христианством, независимо от исходных позиций, независимо от того, сколько у вас за душой вопросов, проблем, — а наверняка они есть, и скорее всего их немало — независимо от возраста, национальности, пола, культуры, даже вероисповедания, если оно уже сложилось. Единственная просьба заключается в том, чтобы сюда приходили люди, интересующиеся Христианством. Христианством как жизнью, Христианством как верой, Христианством как той реальностью, которой живут многие, но которую все-таки многие не знают.
В наше время интерес к вере очень велик, необыкновенно велик, но этот интерес довольно сложно оформляется. Если в конце 80-х годов как-то все вдруг вспомнили про Церковь в связи с 1000-летием Крещения Руси и начали в массовом масштабе креститься, свечки ставить, покупать детскую Библию и т. д., то сейчас все по-другому. Раньше «на ура» воспринималось всякое выступление в защиту Бога, Церкви, духовно-религиозной традиции нашего народа, нашей страны и вообще мировой духовной культуры. Сейчас несколько иначе, поскольку люди за это время что-то прочли, что-то усвоили, с чем-то реально столкнулись, начали понимать, что не всякое слово о Боге тождественно нашему традиционному Православию. Но и не все, что называется нашим традиционным Православием, как-то легко ложится на душу и на сердце. Иногда это вызывает протест, сопротивление, порой очень справедливые. И возникают вопросы, вопросы, вопросы. Человек ищет на них ответы, а получается, что этих вопросов становится все больше и больше.
Ну вот, попытаемся теперь хотя бы начать серьезный разговор, взрослый разговор о Христианстве. Я считаю, что со взрослыми людьми надо вести серьезный разговор. Поэтому, кстати, нельзя взрослому человеку давать детскую Библию, даже если он еще ничего не знает. Взрослый человек достоин такого внимания, чтобы с ним говорить о его взрослых проблемах на взрослом языке. Вот и попробуем поговорить.
В первой части нашей встречи будет несколько свидетельств. Вначале я что-то расскажу о Христианстве вообще и о своем опыте восприятия веры, потом — другие братья и сестры, несколько человек, сколько успеем, сколько вам захочется, те, кто уже является членами Церкви, верующими. Потом сделаем маленький перерыв, и после перерыва вы сможете задать любые вопросы, а если вам будет достаточно первой части встречи, на этом можете и завершить свое пребывание здесь. Впрочем, это можно сделать в любое время. Я хотел бы подчеркнуть, что обстановка здесь совершенно свободная: вы можете вставать, садиться, ходить, выходить — все, что вы считаете нужным, делайте, лишь бы это соответствовало тому, ради чего мы собрались. Вы не возражаете, если мы построим нашу встречу таким образом: вначале свидетельства, а вопросы — во второй части? Хорошо. Потому что иначе, если мы начнем реагировать на вопросы сразу, мы будем все время отвлекаться в разные стороны, и у нас ничего целостного не получится. Вы согласны?
Итак, я хотел бы оттолкнуться от того, с чего начал. Сегодня Крещение, сегодня особый день. День — как день, как сутки, и день — как особый период нашей истории, нашей реальности, нашей земной жизни. И, может быть, лучше всего сегодняшний день нам и сделать отправной точкой.
В чем же смысл сегодняшнего праздника, в чем смысл святой воды? Кажется, что все это простые вещи. О празднике можно прочитать в Евангелии, это совсем не трудно, ибо во всех Евангелиях говорится о том, как Господь наш Иисус Христос был крещен в Иордане от пророка Иоанна Предтечи, как Дух Святой сошел на Него в это время, как был глас с Неба, свидетельствующий о том, что этот Иисус, на Которого указывал пророк, есть Сын Божий Возлюбленный
и Его слушайте
.
Так написано в Евангелии, но вы все понимаете, что за этим стоит реальность очень непростая. И ведь действительно, ни на русском, ни на древнееврейском языке был глас с Неба, и не на греческом языке, на котором были первоначально написаны Евангелия. Значит, что-то произошло такое, что было интерпретировано Евангелием, что дошло до нас. Почему-то ведь мы празднуем это событие и почему-то воду освящаем в эти дни, и уносим ее по домам, пусть иногда и с суеверным оттенком относясь к этой воде. Действительно, это бывает — несколько языческий оттенок, когда людям хочется во что бы то ни стало иметь дома святыню, которая служила бы неким оберегом от всяких напастей, бед, скорбей, сглазов, порчи и т. д. Есть в этом, конечно, суеверное, не вполне христианское отношение, хотя иногда оно и пропагандируется чуть ли не с амвонов.
Но все же сейчас мы не будем говорить о периферийных вопросах. Будем говорить по существу. Вы знаете, что сегодняшний праздник Крещения Господня имеет и другое, церковное, древнейшее название — Богоявление. А это само по себе очень важная вещь. Что значит Богоявление? Бог является. Бог является людям Сам, непосредственно, являет Себя им, потому что эти люди добраться до Бога при всем их желании, при всей их симпатии к Богу, при всем взаимном притяжении не могут. Не могут, так как что-то мешает. Мешает наша человеческая немощь, озлобленность, грехи наши мешают. Мешают наши заблуждения, предрассудки, привычки, суеверия — масса вещей мешает.
Так вот, Бог являет Себя Сам. Он Сам открывает Себя, и люди что-то из этого почерпают. Они чувствуют, они знают, что если они способны принять это откровение, то могут изменить и себя в том направлении, в каком они, очевидно, желают это сделать. И не при помощи волшебной палочки, а каким-то иным образом, значительно более существенным, значительно более удовлетворяющим человека, если он не хочет быть только наивным ребенком, особенно умом.
Богоявление — это некое чудо, это некая тайна, это некое наше с вами богатство. И вся Библия является живым свидетельством о таких Богоявлениях, происшедших в истории, или, может быть, в метаистории, или, может быть, в доисторические времена, или, может быть, вовне исторического времени — это кто что там найдет, кто что увидит, кто что почувствует… И вот, люди хотят быть богатыми в том смысле, что они не хотят быть пустыми, они хотят быть приобщенными к некой полноте Жизни, к некоему Совершенству, к некой Силе, которая соответствовала бы призванию человека, высшему его призванию, которая бы не оскудевала и которая сама могла бы себя поддерживать. Человеку свойствен поиск, поиск того, что приобщает его к вечности, к инобытию, ибо в вечности есть некое инобытие, то есть что-то, что в принципе выходит за рамки нашей обыденной жизни.
Так вот, Богоявление происходило и происходит во Христе. Но Богоявление происходило и тогда, когда творился мир, и вообще всякий раз, когда Бог непосредственно посылал в мир Свою силу.
У людей в истории, надо сказать, редко возникали соблазны безбожия в смысле полного неверия — не безбожия в смысле незнания истинного Бога, это, увы, преследует людей с самого первого дня их истории, человеческой истории, — а именно безверия. Все люди так или иначе верующие. Практически нет людей неверующих. Атеизм дословно — это «безбожие», но не безверие. Вы, наверное, об этом не однажды слышали и это хорошо знаете. Человек, отрицающий Бога, Единого Бога, Бога Творца, Бога, Который заботится и спасает человека, по библейскому Богооткровению, человек, отрицающий такого Бога, и есть атеист. Человек, может быть, даже не отрицающий Бога рационально, но лишающийся присутствия Божьей силы, Божьей славы, тоже становится атеистом, кем бы он ни был, будь то хоть священнослужитель, хоть папа римский, хоть патриарх — я не знаю, кто вам больше нравится. Безбожие может посетить любого человека, достаточно ему лишиться Богоприсутствия, как бы оторваться от той цепи Богоявлений, которыми живет мир.
Интуиция такого рода известна людям испокон веков. Повторяю, неверующих людей на земле почти нет, все во что-то или в кого-то верят. Да, могут быть ложные боги, да, конечно, вера бывает истинная и менее истинная, или совсем неистинная, все это может быть, ибо найти истинную веру не так просто. Нельзя всего лишь оперировать в отношении себя словом «православие», чтобы гарантировать то, что в человеке есть истинная вера.
Мы завели речь о Богоявлении не только как о празднике, но и о том, что Богоявление — это главное богатство человечества, главное богатство мира, о том, что человек стремится к таким Богоявлениям, всякий человек, но не всегда достигает этой цели. Человек хочет быть вместе с Богом. Иногда он видит в этом высшее свое призвание, но думает, что все это только его человеческое желание и больше ничего. Дело, в конце концов, не в словах, а в реальности, которая за ними стоит. Нам с вами важно почувствовать, что в Боге проблем нет, все проблемы в нас. Если мы без Бога, то это наша проблема. Если мы не имеем истинной веры, это наша проблема. Если мы живем суеверием, ложной верой, поклоняемся ложным богам, это наша проблема, даже если это не такие уж примитивные божки, как кошелек, дача, связи, машина. Есть еще другие достаточно примитивные вещи, например, секс и т. п., которые в наше время, конечно, для многих являются идолами. И есть тонкие вещи, они тоже — ложные боги, но тонкие. Достаточно обожествить такие сами по себе хорошие вещи, как, скажем, культура, нация, государство, общество, народ, своя история, свои человеческие ценности, и мы попадаем в ту же область идолопоклонства, в ту же область язычества. Хотя сами по себе это вещи хорошие, но они не должны стоять на Божьем пьедестале, им не должно воздавать Божеских почестей. Очень часто мы этого не понимаем, очень часто нам кажется, что то, от чего мы более всего зависим, — это и есть самое главное. Мы не понимаем, что наша жизнь зависит в первую очередь именно от Бога.
Посмотрите, вы, наверное, обратили внимание, что, кажется, давно уже прошли старые времена, коммунистические, псевдокоммунистические, и тем не менее вы нигде всерьез не увидите, не услышите никакого разговора о Христианстве, о Церкви. Вы увидите массу всяких атрибутов церкви — культурных, общественных, исторических, это — пожалуйста, в неограниченном количестве, что всем даже немного надоело. Когда я вижу на улице эти плакаты «С Рождеством Христовым!», как, вы знаете, «Да здравствует 1 Мая!», меня это немножечко коробит, скажу вам честно. Меня не так коробят свечки в руках правителей, потому что кто знает, что происходит при этом в душах людей? В конце концов, правители — прежде всего люди. А вот такие плакаты, ничего не означающие, совершенно безликие, бесцветные, меня немножко раздражают.
Так вот, есть проблема нашего идолопоклонства, того, что нам «являются» боги, которые на самом деле — демоны. То есть мы обожествляем то, что не должно быть обожествлено. Демон в переводе означает божественный. Для кого-то космос имеет божественное значение, для кого-то общество, нация, история, государство или еще что-то, что мы уже называли под именем более примитивных божков. Нам нужно наконец разобраться с этим. Мы все с вами религиозны, абсолютно все, даже тот человек, может быть, из сидящих здесь, который очень не любит это слово и никогда к себе его не применяет. Все равно он, на самом деле, религиозный, даже если он страшно светский и никогда не ходит в церковь, или в мечеть, или в синагогу, или еще куда-то, и даже не думает об этом. Человек может не воздавать видимых почестей Богу и тем не менее быть религиозным. Можно сидеть у телевизора — и исполнять целый культ. Ну, известны соответствующие боги молодежи, известны и боги не молодежи. Это вопрос веры.
Так вот, давайте, говоря о Богоявлении, затронем этот вопрос, вопрос веры. Прежде всего должен вас предупредить: не путайте, пожалуйста, веру с извращениями веры, как это делали многие годы деятели атеистической пропаганды. На мой взгляд, сознательно обманывая народ, они путали веру, скажем, с суеверием, или веру с фанатизмом, внушая, что если у человека есть сильная вера, то он фанатик, забывая при этом сказать, что фанатизм — это совсем не характеристика силы веры, а констатация печального факта, свидетельствующего о том, что вера лишена любви, что эта вера несовершенная, что эта вера больная, хромая.
Ведь почему все мы одинаково плохо реагируем на всякого рода фанатизм? Да потому, что мы знаем, что значит быть лишенным любви или встретиться с человеком, который не приобщен к любви, который не ценит любовь, не имеет любви. Но это страшно, и правильно, что страшно, потому что где нет Любви, там нет Бога, а где нет Бога, там тьма, там «тьма внешняя», или, говоря на старом языке, «ад кромешный». «Ад» — это и есть «тьма», а «кромешный» в переводе со славянского на русский означает «внешний».
Еще иногда думают, что в церкви поддерживается вера слепая, глупая, этакое легковерие, которое легко обращается в суеверие. Это не так. Церковь сама по себе не поддерживает такой веры. Да, эти явления в церковной сфере есть и, к сожалению, очень распространены, но это не значит, что церковь их поддерживает. Церковь не поддерживает веру, которая не способна познавать. Евангелие нам говорит, что жизнь вечная в том, чтобы знать Единого Истинного Бога и посланного Им Иисуса Христа, т. е. иметь как раз ту самую познающую веру, веру, способную познавать Бога и какие-то предельные, великие жизненные ценности. Таким образом, слепая вера, глупая вера — это также больная вера или вера инфантильная. Дети могут иметь слепую веру, вы знаете, как они легковерны. И это их недостаток, хотя иногда и сила, потому что современный взрослый человек бывает очень рационален и вообще не способен к глубоким подлинным духовным чувствам, в отличие от детей. Но дети легко обманываются, и их легко обмануть, а человек взрослый не должен быть таким, чтобы его легко было обмануть, особенно в области веры, в области того, что относится к глубине его жизни.
Вера — это не идеология, как и Христианство — это не какая-то идеология или система идеалов и идей. Христианство не идеалистично, хотя и не материалистично. И то, и другое не относится к Христианству. Так вот, мы не должны отождествлять и веру с идеологией, идеалами и идеями. Вера — это некая характеристика нашего сердца, сердцевины нашей жизни. Мы берем понятие «сердца» в древнем смысле этого слова, «сердце» не как физический орган, а как «сердцевина», глубина нашего «я». Именно об этом сердце как о средоточии Духа постоянно говорит нам Церковь, и нужно научиться понимать ее язык, иначе мы ничего не поймем или не сможем ничего выразить и передать другим, что тоже — беда. Мы должны иметь открытое сердце, и в этой открытости — сердце дерзновенное и смиренное, т. е. не пыжащееся быть выше Бога и ближнего.
Таким образом, вера должна быть просто живой. Она должна знать, чему открываться и кому открываться, а чему и кому не открываться. И здесь, кажется, у нас часто бывают недоразумения. Мы как бы лишены ориентиров. Нам говорят о Христе, что в Нем, этом Человеке, удивительном Человеке, уникальном, единственном за всю историю Человеке, обретается вся полнота Божества, живет вся полнота Божества, и в этом смысле Он — Бог, а мы слушаем и не слышим, потому что не привыкли к таким вещам. Не привыкли слушать и слышать! Нам говорят о благодати, о Любви, а мы снижаем эти понятия к своим представлениям о них, к своему опыту, часто совсем не просвещенному, совсем языческому. И путаем ту Любовь, о которой говорится: «Бог есть Любовь, и познавший Любовь познал Бога», с любовью какой-то душевной, эмоциональной или просто чувственной, физической. Нам говорят о Свободе, и мы, кажется, готовы принять всякое слово, которое всерьез говорит о свободе, но мы тут же подменяем эту высшую божественную реальность, ибо Бог есть Свобода, если уж не сразу хаосом и произволом, то просто свободой выбора, т. е. вещью достаточно душевной. Нам говорят об Истине, которая также божественна, и Христос не случайно говорит: Я есть Путь, и Истина, и Жизнь
, а мы эту Истину размениваем на мелкую монету мелких человеческих прав и правд, которые в конечном счете оказываются у каждого свои, потому что слишком частичны, нецелостны и непоследовательны. Нам говорят о Духе, и кажется, что может быть лучше, чем разговор о Боге как о Духе, а мы путаем Дух и душу, а мы не умеем различать духи и готовы, встретившись с любым духом, принять его за Бога, хотя это может быть просто-напросто злой дух. Нам говорят о Свете, о Просвещении, и опять же не случайно Христос говорит: Я Свет миру
, а мы готовы иметь в виду под просвещением чуть ли не методику образования. Мы постоянно путаем все на белом свете. Не случайно прекрасно писал академик С. С. Аверинцев, что всякая путаница нужна дьяволу, всякая нечеткость внутри человека, в мыслях, действиях, словах — не от Бога.
Сейчас мы как бы готовы познавать тайну человека, но не знаем, что это невозможно без Богопознания. Или наоборот, мы так не доверяем человеку, что готовы бросить все, отвернуться от всего, от человеческого общества, и культуры, и истории, и от самих себя, кажется, готовы отречься, и от своих ближних ради Бога — благородная, мол, задача, — но забываем, что нельзя найти Бога, потеряв человека. А не случайно древние, II века, святые уже писали: «Покажи мне твоего человека, и я покажу тебе моего Бога».
Действительно, самое страшное в этой путанице в том, что мы не видим выхода из нее, что нам совсем не ясно, как распутаться. Одни говорят одно, другие говорят другое, третьи — третье. Ну как можно всех слушать? Ну невозможно же! Сколько людей, столько и мнений, — надоест. Человек начинает надеяться на себя, но и здесь опора оказывается не очень прочной. Только на себя надеяться нельзя, любить только себя нельзя, но любить только других и надеяться только на других — тоже нельзя. Вот мы и мечемся между этими бесконечными противоречиями.
В этом главная трудность нашей духовной ситуации. В нас отсутствуют критерии, система отсчета, потому что каждый, кто утверждает что-то, имеющее отношение к духовной жизни, во-первых, никогда до конца не может это доказать, а во-вторых, каждый считает себя до конца правым и не очень готов поделиться этим свойством с другими. Раньше люди жили духовными примерами, как бы такими духовными авторитетами, которые когда-то однажды в своей жизни доказали свою правоту, свою правильность, свою праведность, и тогда люди начинали подражать им. Вот, как в Библии: мы верим в Того Бога. В какого? В Того, Который открылся Аврааму. Авраам для нас авторитет, и мы верим, мы знаем, как назвать нашего Бога, хотя все имена недостаточны, мы говорим: это Тот Бог, Который говорил через пророков, это Тот Бог, Который явился во Христе, это Тот Бог, Который открылся Аврааму, Исааку, Иакову, это Тот Бог, Который сказал о Себе: «Я есть Существующий, и только Я существую, а вы тоже существуете, но лишь постольку, поскольку мы с вами находимся во взаимосвязи. Вы от Меня получаете существование, а если вы не получаете его, то вы не существуете. Вы перестаете существовать, вы начинаете умирать». Как говорили святые отцы: «Есть смерть духовная прежде смерти физической». Я не буду говорить о том, что очень часто человек, умирающий духовно, тут же умирает и физически, даже если для этого на него просто свалится сверху какой-то камень. Помните у Булгакова в «Мастере и Маргарите»? «Кирпич ни на кого никогда еще просто так сверху не падал».
Человек, теряя веру, действительно начинает умирать! Вы ведь прекрасно знаете, от чего люди кончают жизнь самоубийством. Сейчас уже есть более-менее подлинная статистика, и все интересующиеся люди могут сами убедиться. От чего умирают люди? Они умирают, когда теряют любовь или когда эту любовь жестоко предают. Они умирают, когда разуверились в жизни. Я не говорю, что потеряли православную веру, поймите меня правильно. Часто даже какие-то суррогаты могут поддерживать человека, суеверие может поддерживать человека необыкновенно долго. Это не будет вера, но человек не умрет, пока еще хоть какое-то подобие веры сохраняется в нем, пусть даже зряшная, суетная вера, вот то самое суеверие. И еще когда человек теряет надежду, когда он отчаивается, он тоже умирает. Вот страшный бич нашего времени — отчаяние. Отсюда всякого рода депрессии, бесконечно снижающийся тонус жизни — это значит, что человек умирает. И еще человек, перестающий знать себе меру, т. е. не знающий смирения, тоже умирает. Человек, не знающий себе меру и поэтому готовый бесконечно возвышать себя над всеми, — он тоже умирает. Это гордость, о которой говорится в Писании: Бог гордым противится, а смиренным дает благодать
.
Даже если вы, более-менее здоровые, взрослые люди, предположим, сознательно никогда не имели никакого отношения ни к Библии, ни к церкви, ни к молитве, ни к христианской культуре, все равно то, о чем мы с вами сейчас говорим, думаю, вам должно быть понятно. Потому что никто из нас не хочет умирать, как говорится, ни за что, впустую, просто так, без всяких положительных последствий. Такую бессмыслицу жизни человек не приемлет и восстает против нее. Всякий человек, пока он человек, пока он еще живая икона Бога, образ Божий (образ — по-гречески «икона»), должен жить! Человек призван к жизни, к жизни во плоти, воплощенно, но не просто в смертном теле, потому что это тело, естественно, принадлежит материальному миру и должно умирать. Что-то в человеке должно быть такое, чтобы не умирало, причем это должна быть не просто душа и не просто в некой загробной жизни. Всем нам надо иметь такую надежду.
До революции очень злоупотребляли христианством и постоянно говорили о нем в контексте некоей загробной жизни. Слава Богу, давным-давно от этого отошли, об этом даже забыли, хотя сейчас, кажется, возрождаются и такие разговоры, наряду с вещами хорошими и нужными. Но Христианство, простите, ничего нам не говорит о загробной жизни. Вот, пожалуйста, буддизм говорит, и некоторые другие учения говорят о загробной жизни. Христианство же ничего не говорит о загробной жизни! Христианство утверждает, что Царство Божие, которое не пища, не питие, не что-то внешнее, а правда, т. е. праведность, мир и радость во Святом Духе, должно открыться сейчас, пока мы живы в этом теле, и если мы не познаем Бога этого Царства сейчас, то мы ничего не познаем потом. Никакой загробной жизни, ни о каком естественном бессмертии души Христианство нам ничего не говорит. Это не христианская тема. Христианство говорит о спасении всего человека в его духе, душе и теле. Правда, преображенном теле, это да, это всерьез. Но это спасение и преображение должно начаться сейчас и должно быть проверено вашим опытом жизни сейчас. А от этого уже зависит все, все остальное. Конечно, и то, что связано со смертью земной, смертью первой, как называет ее Библия, потому что бывает еще смерть вторая.
Когда мы стремимся к Христианству, мы очень часто даже не подозреваем, к чему мы стремимся. Мы не знаем, чего можно в Церкви искать. Мы не знаем, что можно найти в Боге. Мы не знаем, что для этого нужно найти и ближнего, хотя, наверное, и слышали о двуединой заповеди любви к Богу и к ближнему. Если хотите, скажу вам больше: верно, на мой взгляд, говорят те, кто называет Христианство верой в Бога и в человека. Христианство есть Любовь и Свобода в полноте их жизненной реальности. Но к этой полноте надо идти, она может открыться нам, но обрести ее не так легко — для этого надо потратить жизнь. Поэтому мы и христиане, т. е. верующие во Христа, чтобы во Христе нам открылся в полноте и Бог, и человек, и чтобы личностное начало вошло в человеческую плоть и кровь, в человеческую жизнь. Надо сказать, это возможно только во Христе и через Христа. Вне христианства личности нет или почти нет. Есть место, может быть, яркой индивидуальности, это вопрос другой, но не личности. А у человека есть неизбывное желание быть личностью, а не просто яркой индивидуальностью, которая отличала бы одного человека от других.
Мы все исстрадались от безличностной нашей жизни. Может быть, самая очевидная неправда прежней идеологии и строя была в том, что прежде всего подавлялась личностность, не было места личности. Личность уничтожалась. Признавалась толпа, масса, признавались классы, интересы, функции, законы развития природы, общества и т. д., но не было места личности. И человек восставал, если он сам не хотел превращаться в эту серую массу. И многие из нас, наверно, помнят такие восстания в собственной душе, даже если мы не имели в себе сил проявить это вовне. Вот эту проблему разрешает для нас христианская вера и христианская жизнь.
Христианство не может быть только верой, Христианство всегда еще и жизнь по вере, как и вера по жизни. Мы все, наверно, хотели бы жить так, чтобы наше сердце успокоилось, перестало сомневаться, перестало унывать, перестало гордиться, перестало завидовать, перестало лгать, перестало омрачаться и оскверняться всякой нечистотой. Это то стремление, которое, думаю, свойственно всем людям, даже если они вовсе не думают о Христианстве. Это то, что уже принесено самой христианской культурой в мировую, а не только в русскую культуру.
Христианство существенным образом преобразило человеческую историю и культуру, и мы можем из этой сокровищницы черпать что-то для себя, а заодно и не только для себя, а для наших ближних, которых мы все-таки любим, даже когда ругаемся с ними, даже когда живем в обидах, неправдах и, увы, когда им иногда изменяем. Мы все равно их любим и не можем себе представить жизни без такой любви, хотя бы к самым близким, самым родным.
Вот чего касается наша вера, вот о чем мы пришли сюда говорить. Наверно, уже достаточно нам плавать по поверхности, достаточно собирать лишь опавшие листья, нам нужно иметь доступ к древу вечнозеленеющему, в котором могут укрываться птицы небесные. По Евангелию это древо связано как раз со всем миром Божиим, с Царством Небесным. Вот давайте попробуем дальше поговорить о человеке, о Церкви, о Боге, о нашей жизни, об опыте, который мы ценим, о ближних, которых любим, о врагах, которых не любим, но по Евангелию призваны любить.
Вот давайте говорить дальше о таком Христианстве. Мне кажется, что только в таком ключе это будет серьезный разговор. Иначе — все-таки потеря времени, может быть, даже в интересных занятиях, в интересных разговорах, но все-таки потеря. Мы и без того слишком много времени и сил теряем впустую, слишком много пребываем в суете, и не хотелось бы это продолжать. К слову говоря, суета не означает, что у человека много дел: он может лежать на печи и суетиться. Суета — это то, что мы делаем зря, что ни к чему, что никому не нужно. Попытаемся же уйти от суеты, от суеты нашей жизни, наших мыслей, наших чувств, наших дел, наших слов, наших отношений, наших контактов… Думаю, тут вы понимаете, чем отличаются контакты от общения. Например, нынешние люди часто не говорят, что они общаются, они говорят, что они контактируют. Контакты — это что-то внешнее, безответственное, а общение всегда требует усилия и подвига духа.
Если вы не возражаете, я сейчас на этом закончу и дам слово, как и обещал, нашим братьям и сестрам, которые, может быть, сказали бы о своей христианской вере, так как все они, все, кого я здесь вижу, пришли к вере взрослыми, никто из них не родился в вере, не был воспитан в вере. Вообще, поразительное дело: у нас один из самых больших приходов в Москве и более двух тысяч постоянно ходящих членов прихода, но я, кажется, не могу вспомнить больше двух-трех человек, которые были бы воспитаны в вере с детства. В этом, наверно, какое-то знамение времени. Куда делись те, кто родился и воспитывался в верующих семьях? Их нет. Мне кажется, что и из собравшихся здесь не много таковых.
Предупреждаю: мы сегодня не будем говорить о разных христианских церквах. Давайте договоримся, если вы не возражаете, не будем устраивать конфессиональных споров. Условно примем то, что Православие есть Христианство, а Христианство есть Православие. Думаю, вы понимаете, почему я вас об этом прошу. Можно и нужно иногда спорить о вере, но тогда, когда есть хорошая система отсчета, которая человеку очень хорошо известна. Надо полагать, что этого мы с вами еще не достигли. Я не имею в виду всех присутствующих, и, уж конечно, не имею в виду владыку, епископа Серафима, присутствующего здесь, и других священников, которых я сердечно приветствую. Но давайте сейчас говорить о Христианстве, потому что внутрихристианские споры грозят выразиться в ту самую суету, о которой я только что говорил. На том уровне подхода к Христианству, который мы принимаем сейчас, в начале нашего разговора, наверное, нет принципиальных различий между христианскими конфессиями — Православием, Католичеством, Протестантизмом. Да, они где-то есть, но возникают они на большей глубине, на уровне неких следствий, но все-таки не основ, не корней.
Если вы не возражаете и не против этого, то я попрошу сейчас наших братьев и сестер, тех, кто захочет выступить, просто коротко рассказать о том, что для них их Вера, чем их жизнь во Христе в Церкви отличается от того, что было с ними прежде, чем они стали христианами. Может быть, живые примеры будут убедительнее моих долгих, но, надеюсь, все-таки не бесполезных рассуждений. Согласны? Согласны. Пожалуйста, кто хотел бы сейчас выступить?
Галина Серова:
Я коротко скажу о своей жизни. Выросла я в очень хорошей семье. В очень хорошей. Чем больше я живу, тем больше я ценю свое детство и понимаю, как много мне дала моя семья. Самое главное, что было в нашей семье, — это какая-то абсолютная честность, открытость друг к другу, любовь друг к другу. С этим я жила все свое детство и с этим вышла в мир.
И вот, когда я вышла в мир, то оказалось, что так жить, как я жила, все то, с чем я жила так просто, не задумываясь, любила тех, кто со мной рядом, кто меня окружает, и не было никогда вопросов любить или не любить, — все это не то, чтобы плохо или неудобно, а опасно. Быть искренним — опасно, быть открытым к людям — опасно, пытаться любить людей — тоже опасно. Самое, может быть, большое открытие для меня было то, что я со своей искренностью, открытостью и честностью любить никого не могу, а люди, несмотря на то, что они не так честны, не так искренны, они-то умеют любить друг друга. И было огромное желание быть с людьми, жить с людьми, но при этом не теряя того, что мне дали в детстве близкие люди. А как это совместить — было совершенно непонятно, по крайней мере, я не находила такого выхода в своей голове.
Однажды я говорила о вере с одним человеком, с которым мы вместе учились в университете, и я его тогда спросила «в лоб»: «Ну скажи мне, в кого ты веришь? Или во что?» И он мне ответил: «Я верю в Такого Человека Иисуса Христа, Который жил, умер и воскрес, Который есть Бог и к Которому я могу обратиться». И это было сказано так просто, особенно в стенах университета, где все любят так умно и красиво рассуждать, что эта простая фраза меня буквально потрясла. С этого начался путь в Церковь. Я не буду рассказывать о каких-то случаях, потому что их было так много, я в Церкви живу больше 10 лет, но могу с полной уверенностью подтвердить слова, сказанные мне тогда: «Он жив, и я могу обратиться к Нему».
Вот то, с чего начался сегодня разговор, Богоявление — ведь это же не один день, в моей жизни все эти годы это происходит каждый день. Бог является постоянно. И благодаря Богу я знаю, что могу быть открытой людям. Я могу понести открытость людей к себе, я могу любить людей, я могу принять любовь других людей. И самое, может быть, радостное в этом то, что это жизнь — живая, эта любовь — не елейная, не какая-то притворная — вот «ах, ах, я люблю тебя», в этой любви может быть все: и размолвки, и конфликты, и очень трудные отношения. Но всегда, всегда присутствует надежда и вера, что есть опора, что есть Тот, Кто поможет нам вновь вернуться друг к другу.
Для меня это как бы непрерывающееся чудо, с которым я живу постоянно. И чем дальше живу, тем больше удивляюсь этому чуду. Я могу только пожелать всем прикоснуться к этой радости, к этой любви, которая есть реальность, постоянная реальность нашей жизни.
Илья Яковлевич Гриц:
Я несколько слов хочу сказать о своем пути, правда, это было давно, 25 лет назад, это была другая эпоха, это была другая страна, даже по названию другая. Но жизнь всегда одна и та же, и молодость с ее интересами, страстями, порывами к чистоте всегда одна и та же.
Рос я в семье простой, не могу сказать, что она была атеистической, но она была неверующей, только очень хорошо помню, что слово «религия», слово «вера» всегда почиталось, но никогда не упоминалось — это считалось неприличным. В те годы, в те десятилетия, считалось совершенно неприличным произносить такие слова. И вот я уже понимал, что трудно жить без чего-то высшего. А это высшее, все, что предлагалось обществом, да и культурой, оказывалось при проверке, которую молодость беспощадно устраивает, пустым. И вот мои дорогие друзья в институте в первый раз мне предложили почитать Евангелие. Тогда это было очень трудно, обычно его давали всего на одну ночь, больше не могли дать. Я прочитал и понял, что это правда, все, что в нем написано, — правда. И тут же последовал внутренний вопрос: «Какое это имеет отношение к тебе? Ну, конечно, имеет. Но, может, не сейчас? Так много вокруг интересного, так много, чего еще хочется попробовать и испытать, — наверно, надо потом».
Так я решил для себя. Но это я решил, а Господь решил по-другому. Потому что сначала молодость, жизнь, женитьба меня привели к тому, что я как бы об этом забыл, хотя все время помнил, что есть вопрос, на который я не дал ответ. И вот у меня родился сын. Когда я первый раз его увидел, ему было несколько дней всего, и мы встретились глазами, я чуть не упал в обморок, потому что я увидел живой взгляд, в нем было столько любви, столько благодарности, что я понял, что больше нельзя тянуть, что надо немедленно давать ответ на этот вопрос.
Я повел себя странно, видимо, как какой-то ненормальный. В эти самые первые суматошные дни — как это бывает, когда первенец дома — я несколько дней провел в церкви: сидел, молился и понял, что больше так нельзя, нужно отвечать. Если есть призыв, то тянуть дальше и говорить: «Нет, потом, когда-нибудь…», — будет предательством. Ну и поскольку это было какое-то решение, то с этого момента началась другая жизнь. Крещение пришло еще не скоро, прошел почти год, месяцев восемь или девять, но с этого момента началась другая жизнь. И она длится по сей день.
январь 1997
