Современные размышления по поводу одной старинной подделки
Экуменический и нехристианский опыт
15 мин.
В 1894 г. в Париже вышла книга «Неизвестная жизнь Иисуса Христа», в которой ее автор, русский журналист Н.А. Нотович, пространно рассказывал о своем путешествии в Ладакх, в ту пору еще мало доступный для иностранцев
Путешествие Нотовича состоялось, как он утверждал, в 1887 г., однако рукопись была опубликована через семь лет. Что же мешало обнародовать сенсационную находку раньше? Вначале, пишет Нотович, он показал ее митрополиту Киевскому Платону, тот заинтересовался, но помочь отказался, намекая на трудности с цензурой. Посетовав на косность православия, Нотович отправляется в католический Рим, но и там некий кардинал не только не советует ему опубликовать находку, но даже (о, коварство папизма!) пытается его подкупить. Не лучше складываются дела в Париже, где он показывает ее еще одному кардиналу Ротелли. Тот намекает на трудности, переживаемые христианством в борьбе с атеизмом, и просит не подрывать основ. Тогда Нотович обращается к одному из «подрывателей» Э.Ренану. На Ренана, как утверждает Нотович, рукопись произвела большое впечатление, и он согласился представить ее Французской академии. Но тут на попятную пошел наш отважный путешественник. Сам он объясняет это с обезоруживающей простотой: Ренан крупный ученый, и все лавры публикатора достанутся ему, а истинный автор открытия останется в тени. Не лучше ли подождать смерти мэтра на вид он очень плох и долго не протянет. Диагноз Нотовича оказался точен: вскоре Ренан скончался, и журналист обрел желанную славу. Книга его выдержала одиннадцать переизданий и почти сразу же была переведена на английский язык.
Успех книги, на наш взгляд, объясняется не ее сенсационностью. Скорее наоборот. В конце прошлого века идея буддийского влияния на христианство имела весьма широкое хождение от серьезных буддологических трудов до самых популярных брошюр теософского и околотеософского характера. В научный оборот входили все новые буддийские тексты, и подмеченные там параллели с христианским вероучением требовали каких-то объяснений. Одно из них, настаивающее на влиянии, не заставляло себя ждать, а поскольку буддизм древнее христианства, то его влияние представлялось и более вероятным. (Дальнейшие исследования выявили скорее типологические параллели и возможное влияние христианства на поздние школы буддизма махаяны, причем не прямое, а опосредованное через несторианство.)
Для теософов же научные догадки лишь подтверждали изначальное единство «тайного учения», данного человечеству. Поэтому европейская публика была готова к новым свидетельствам о буддийско-христианских связях, и книга Нотовича появилась весьма кстати. Возникал, однако, вопрос не слишком ли кстати? Одним из первых ответил на него крупнейший ориенталист того времени Ф.Макс Мюллер.
В рецензии на книгу Нотовича великий ученый опирается не столько на свои обширные знания (видимо, не считая нужным «стрелять из пушки по воробьям»), сколько на простой здравый смысл
Недоверие Макса Мюллера вызвала и история публикации манускрипта. Зная взгляды кардинала Ротелли, пишет ученый, трудно поверить в то, что он не рекомендовал к печати рукопись, которая свидетельствовала в пользу историчности Иисуса Христа. А вся история с Ренаном, в которой и сам Нотович выглядит не лучшим образом, просто сомнительна. Бескорыстность Ренана общеизвестна.
Однако отказав манускрипту в подлинности, Макс Мюллер воздержался от прямого обвинения Нотовича в подделке. На его памяти европейские путешественники в Индии и Тибете уже не раз получали от буддийских монахов и индусских пандитов именно то, что они от них ожидали. Таким образом был мистифицирован Луи Жакалио, получивший от пандитов поддельный санскритский манускрипт в Чандранагоре. В аналогичную переделку попал и лейтенант Уилфорд, не говоря уже о многочисленных письмах махатм, отправленных в адрес Блаватской и Синетта. «Мы все же предпочитаем считать, заключает свою рецензию Макс Мюллер, что г-н Нотович, подобно лейтенанту Уилфорду, г-ну Жакалио, а так же подобно мадам Блаватской и г-ну Синетту, был обманут. Верить в то, что буддийские монахи временами позволяют себе подобные проделки, приятнее, чем называть г-на Нотовича просто лжецом»
Летом следующего 1895 г. профессор Дж.Дуглас, преподававший в одном из мадрасских колледжей, настолько увлекся книжкой Нотовича, что решил пожертвовать тремя месяцами летних каникул, чтобы добраться до Химиса и подтвердить правоту русского журналиста. Критика Макса Мюллера его не удовлетворила, а кроме того, в предисловии к английскому изданию сам Нотович так решительно настаивал на необходимости повторной экспедиции, что Дуглас не мог устоять.
В Лехе, как и писал Макс Мюллер, Нотовича не помнили, однако Дугласу удалось откопать там дантиста по имени Карл Маркс (!), который лечил русскому путешественнику зубы. В Химисе дела обстояли хуже. Лама, последние 15 лет являвшийся настоятелем монастыря, твердо заявил, что никакого русского, тем более со сломанной ногой, он в монастыре не принимал. Однако, когда ему была показана фотография Нотовича, согласился, что мог и спутать его с «английским сахибом».
Ну что ж, сломанная нога достаточно невинная выдумка романтического путешественника, решил Дуглас, и приступил к дальнейшим распросам. С английской педантичностью он составил подробный вопросник для настоятеля относительно событий, описанных Нотовичем. Каждый вопрос тщательно переводился толмачем, найти которого оказалось очень непросто. Даже среди тибетской верхушки английский язык в ту пору был не в почете. Кстати, первые сомнения возникли у Дугласа именно в связи с этим. Как это Нотовичу удалось найти человека, подумал он, который мог с листа переводить достаточно сложный богословский текст? Такие в округе были наперечет и, что самое забавное, никто из них и слыхом не слыхивал о русском журналисте.
Дальше больше. С каждым переведенным ему вопросом почтенный лама все больше мрачнел. Нет, он не беседовал ни с одним европейцем о религии древних египтян, ассирийцев и израильтян, так как и не ведал о существовании этих народов. Нет, ни один сахиб не получал разрешения переводить или списывать какую-нибудь рукопись в этом монастыре, пока он был натоятелем. Нет, за 42 года со дня посвящения в ламы он никогда не встречал рукописи с упоминанием имени Исса и твердо уверен, что таковой в природе нет. Нет, Исса никогда не почитался буддистами, и имя его можно услышать только от миссионеров-европейцев. Более всего, однако, возмутило ламу утверждение Нотовича, что тот подарил ему часы и термометр. Оказалось, что он вообще не знает, что такое термометр.
Последующее чтение отрывков из книги Нотовича окончательно рассердило настоятеля, и в конце беседы он потерял знаменитое буддийское спокойствие и поинтересовался, существуют ли в Европе законы, по которым можно было бы покарать такого отъявленного лжеца. Дугласу нечем было его утешить, кроме просьбы подписаться под текстом состоявшейся беседы, что тот и проделал, скрепив подпись монастырской печатью. Дуглас не замедлил препроводить разоблачающий документ в Оксфорд Максу Мюллеру, и тот опубликовал его, сопроводив небольшим послесловием. Попросив извинения у тибетских лам за то, что подозревал их в этой подделке, Макс Мюллер писал: «… я не могу настаивать на какой-либо особой своей заслуге в доказательстве того, что »Неизвестная жизнь Иисуса Христа", т.е. жизнь Христа на основе рукописи из тибетского монастыря, оказалась простой фикцией. Сомневаюсь, чтобы хоть один специалист по санскриту или пали и вообще серьезный буддолог был обманут господином Нотовичем. Заниматься поисками жизни Христа на Тибете это все равно, что искать воды Иордана в Брахмапутре"
На этих словах столпа мирового востоковедения можно было бы и поставить точку, сообщив напоследок, что он, конечно, не ошибался в отношении мнения своих коллег по поводу подделки Нотовича. Его полностью поддержали такие известные ориенталисты, как Г.Бюлер и Т.Нэльдеке. Совсем недавно в аналогичном духе высказался и советский востоковед В.К.Шохин . Однако мнения компетентных специалистов оказалось недостаточно, чтобы поставить крест на мистификации почти столетней давности. И словно в преддверии этого юбилея русский перевод рукописи Нотовича был опубликован ныне в журнале «Наука и религия» . Причем сделано это «на полном серьезе», и востоковедческие претензии к подлинности текста даже не упомянуты. В чем же дело?
В свое время Макс Мюллер объяснил популярность теософии тем, что она эксплуатирует ауру таинственности вокруг Тибета. Мол, стоит ученым разобраться с тибетской экзотикой, и вера в сверхъестественных махатм угаснет. Но на этот раз ученый все же ошибся. Теософия как тип религиозного сознания продолжает занимать прочное место в соверменном мире, и многочисленные добросовестные исследования тибетского буддизма отнюдь не уменьшают веру в махатм. Более того, философские мифологемы среди адептов «современной науки»приживаются гораздо успешнее, чем традиционные религии. Здесь не место вдаваться в подробности этого сложного явления, ограничусь лишь напоминанием, что теософия задумывалась Е.П.Блаватской именно как синтез науки и религии. И надо отдать должное проницательности основательницы на этом пути у теософии и оказалось больше всего «побед». Другая черта теософии, уже ближе соотносимая с нашим сюжетом, состоит в ее стремлении к межрелигиозному синтезу. Популярность тенденции к религиозному единству хорошо понятна в раздираемом противоречиями современном мире. Но одно дело осторожный диалог мировых религий, и совсем другое теософская поспешность, в результате которой тенденция эта вырождается в эклектическую мешанину. И действительно, что может быть проще, чем механически соединить воедино христианство, буддизм, индуизм, даже если при этом до неузнаваемости искажается облик Основателя христианства. И где уж тут до таких тонкостей, как неотделимость личности Христа от христианских догматов. И вот Тот, чья суть самоценна для христианина, легко превращается в средство для создания новой религии. Ведь для такой «великой цели», как известно, все средства хороши.
На наш взгляд, именно популярность подобных стереотипов в нашем стремительно пробуждающемся от духовной летаргии обществе и объясняет публикации типа той, что появилась в «Науке и религии». Не до научной дотошности, когда на свободу наконец вырывается десятилетиями подавляемое религиозное чувство. А вот то, почему, вырвавшись на свободу, оно чаще всего принимает именно такие, а не иные формы, только поспешностью и неразборчивостью не объяснишь. Как раз наоборот, разборчивость, с какой вчерашние атеисты ухватываются именно за теософские и им подобные конструкции, поражает. Но это уже другой вопрос, и на него не ответить в рамках этой короткой заметки «на случай».
